Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Переписка Ленина времён гражданской войны доказывает, что Сталин и только Сталин в ходе её был подлинным и полномочным эмиссаром Ленина во всех «горячих точках» этой войны. Троцкий изображал из себя самостоятельного, по сути, «вождя», а Сталин – будучи действительным вождём, не только формально, но и внутренне ощущал себя сотрудником и соратником Ленина.

И Ленин это видел и понимал. Тот факт, что именно Сталин был избран Генеральным секретарём ЦК РКП(б) лишний раз показывает и доказывает, что Ленин понимал силу Сталина и его потенциал.

К тому же, при всей внешней психологической, эмоциональной и поведенческой несхожести натур, политическипослеоктябрьские Ленин и Сталин оказались чем-то вроде сиамских близнецов, имеющих общую кровеносную систему. Однажды мне попался на глаза некий очерк эсера Виктора Чернова, политического оппонента Ленина и Сталина, об одном из них.

Приведу цитату из этого очерка, а к кому из двух – Ленину или Сталину, эта цитата относится, пусть читатель попробует догадаться сам:

«Счастливая целостность его натуры и сильный жизненный инстинкт делали из него какого-то духовного „Ваньку-Встаньку“. После всех неудач, ударов судьбы, поражений, даже позора, он умел духовно выпрямляться… Его волевой темперамент был, как стальная пружина, которая тем сильнее „отдает“, чем сильнее на неё нажимают. Это был сильный и крепкий политический боец, какие нужны, чтобы создавать и поддерживать в своих сторонниках подъём духа, и чтобы при неудаче предупреждать зарождение среди них паники, ободряя их силою личного примера и внушением неограниченной веры в себя, и чтобы одёргивать их в моменты удачи…

Он никогда не был блестящим фейерверком слов и образов. Это не было „красноречие“ в собственном смысле: говорил он всегда не красно. Он бывал и неуклюж, и грубоват, особенно в полемике; он часто повторялся, „одно и то же твердословил“. Но в этих повторениях, и в грубоватости, и в простоте была своя система и своя сила. Сквозь разжевывания пробивалась живая, неугомонная волевая стихия, твёрдо шедшая к намеченной цели. Эта стихия, раз захватив, уже не выпускала, не ослабляла своего напора; её монотонная приподнятость гипнотизировала, несколько разных словесных варьяций одной и той же мысли пробивали себе дорогу в чужое сознание не в той, так в другой форме; как капля, долбящая камень, затверженное втеснялось в ум…

Его считали честолюбцем и властолюбцем; но он был лишь естественно, органически властен, он не мог не навязывать своей воли, потому что был сам „заряжен двойным зарядом“ ее, и потому, что подчинять себе других для него было столь же естественно, как центральному светилу естественно притягивать в свою орбиту и заставлять вращаться вокруг себя меньшие по размеру планеты… Но пышность и парадность не радовала его глаз; плебей по привычкам и натуре, он оставался прост и натурален в своем быту после октябрьского торжества так же, как и до него.

Он был профессиональным борцом, он был политическим боксером на арене социальных распрей, и в этом смысле знал „одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть“: этой страстью была сама его профессия, сама борьба, само переливание своей воли в формы политических событий…».

О ком это?

Характеристика настолько подходит и Ленину и Сталину, что не раз, предлагая угадать, о ком это сказано, слышал в ответ: «О Сталине, конечно!»

А это – отрывок из очерка Чернова «Ленин», опубликованного в эмигрантском журнале «Воля России» в марте 1924 года – сразу после смерти Ленина. И в конце этого очерка бывший министр земледелия во Временном правительстве и бывший председатель однодневного Учредительного собрания, писал:

«Он умер. Его партия, возглавляемая людьми, которых он долго формовал по своему образу и подобию, людьми, которым легко быть его подражателями и столь же трудно – его продолжателями, уже в последнее время повторяла в своей коллективной судьбе его личную судьбу: становилась живым трупом…

На свежей могиле учителя и вождя… она… произнесет обеты верности…завещанию учителя. А затем – погрузится в будни и подпадет опять под власть неумолимых законов размагничивания и распада» [1355].

Так закончил свой очерк о Ленине эмигрант Чернов, и, говоря об «обетах верности», он имел в виду, вне сомнений, клятву Сталина над гробом Ленина – его речь на II Всесоюзном съезде Советов 26 января 1924 года, где рефреном звучало: «Клянёмся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним твою заповедь!»