Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Всё здесь (как и почти всегда в тех случаях, когда Ленин или Крупская пишут о своей житейской, так сказать, жизни) проникнуто абсолютным душевным здоровьем. Этот здоровый дух натур виден, даже тогда, когда речь в письмах идёт о тех или иных немочах…

Вот и сейчас за беглой зарисовкой Крупской о «партийных» «разногласиях» сразу видны и дружная семья, и готовность к шутке, и умение шутку оценить.

Ленину – сорок три года. Он полон сил, и ещё даже не догадывается, что всего через четыре года он встанет во главе России, а всего-то жить ему осталось какой-то десяток лет.

« Деньки, как нарочно, стоят удивительные, – продолжает Крупская. – Выпал снежок, прямо отлично. Ну, в Кракове что и делать, как не гулять. Культурных развлечений никаких. Раз пошли было в концерт, квартет Бетховена, даже абонемент вскладчину взяли, но на нас почему-то концерт страшную скуку нагнал, хотя одна наша знакомая – великолепная музыкантша (имеется в виду Инесса Арманд. – С.К. ), была в восторге. В польский театр ходить не хочется …»

Это может показаться не очень понятным – все создатели казённых «лениниан» хрущёвско-брежневских времён уверяли нас, что Ленин-де был без ума от Бетховена. И, вроде бы, резон у них имелся. Максим Горький вспоминал, что уже в Москве, слушая на квартире первой жены Горького – Екатерины Пешковой, сонаты Бетховена в исполнении Исая Добровейна, Ленин признался:

– Ничего не знаю лучше «Apassionata», готов слушать её каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью, может быть, наивной, думаю: вот какие чудеса могут делать люди! [593]

Так был Бетховен близок Ленину, или не был?

Думаю, всё же, был. И даже – очень…

Как я понимаю, есть Бетховен, и есть Бетховен.

Часть музыкального наследия практически всех великих композиторов – это сложно построенная музыка для музыкальных гурманов, а Ленин не был гурманом ни в чём, изысков не любил и, более того, – не терпел.

Жил он всегда по материальным возможностям весьма скромно, да и на развитие того, что называется «художественным вкусом», времени у Ленина, профессионального революционера, не было. Он не очень-то жаловал европейские музеи, в том же Лондоне предпочитал картинным галереям богатейшие лондонские публичные библиотеки…

Однако искусство в его наиболее великих и наиболее бесспорных проявлениях он понимал и ощущал глубоко – оттого его и волновал тот Бетховен, который не для знатоков и ценителей, а для всех…

Вернёмся, впрочем, к письму Крупской:

«…Без чего мы прямо голодаем – это без беллетристики. Володя чуть не наизусть выучил Надсона и Некрасова, разрозненный томик Анны Карениной перечитывается в сотый раз. Мы беллетристику нашу (ничтожную часть того, что было в Питере) оставили в Париже, а тут негде достать русской книжки (это в славянском якобы Кракове! – С.К .). Иногда с завистью читаем объявления букинистов о 28 томах Успенского, 10 томах Пушкина и пр. и пр.

Володя что-то стал, как нарочно, большим „беллетристом“. И националист отчаянный. На польских художников его калачом не заманишь, а подобрал, напр., у знакомых выброшенный ими каталог Третьяковской галереи и погружался в него неоднократно.

Все мы здоровы. Володя каждый день берёт холодный душ, ходит гулять, и бессонниц нет у него…

Ваша Надя » [594].

Внимательный читатель увидит за этими строками многое…

Тоска вечных вынужденных скитальцев-изгнанников по Родине, а отсюда – и отчаянность чувств, когда даже Надсона хочется читать и читать, потому что русской книжки не достать, а купить не на что, а Надсон – это русская литература, русская речь… Да ещё и поэтическая, то есть – особенно звучная и выразительная.

Это ведь глубокая, на грани трагедии, драма: Ленин – и вне России!..

Великая натура, великая душа, великий патриот в самом точном и глубоком смысле этого слова, человек, написавший эссе «О национальной гордости великороссов», – вне России.

Великий сын России – вне России. И вынужден, живя вне неё, довольствоваться выброшенным знакомыми каталогом Третьяковки…

Тоска пусть и скрыта, но она есть.

И это – не мелкая тоска.

Приведённое выше письмо Крупской относится к периоду второй эмиграции Ленина после поражения первой русской революции 1905 года. Сестра Ленина Анна Ильинична позднее вспоминала, что первые годы второй эмиграции проходили «очень нудно и тоскливо» и «тяжело переживались Ильичом». Когда осенью 1911 года она навестила брата в Париже, настроение его было тогда «заметно менее жизнерадостным, чем обычно». И однажды во время прогулки Ленин сказал: «Удастся ли ещё дожить до следующей революции» [595].