Владимир Семичастный - Спецслужбы СССР в тайной войне

— А вот всего этого…

— Но ЦК у меня не просит объяснения, а вы не Центральный Комитет.

— Ну, если надумаете, свяжитесь по телефону с моим заместителем. Дайте ему свой номер.

Номера телефона я, конечно, не дал (они ведь и так его знали!) и никакого объяснения не обещал. Правда, сказал, что могу собрать иностранных журналистов и дать интервью по поводу его предложения.

В субботу 17 августа 1991 года телевидение показало интервью со мной, в котором я рассказывал об октябрьском пленуме 1964 года. В воскресенье сюжет повторили. И когда 19-го утром объявился ГКЧП, мне стали звонить друзья и шутливо спрашивать: «Ты что, накануне давал инструктаж?»

После пресс-конференции ГКЧП, 19-го вечером, мне позвонил Шелепин: «Давай-ка выйдем, погуляем».

Встретились.

— Ну, — спрашивает Александр Николаевич, — ты посмотрел?

— Да видел этот цирк. Ничего у них не выйдет.

В те августовские дни вице-президент, председатель КГБ, министр обороны и премьер Кабинета Министров продемонстрировали полную организационную беспомощность. Говорят, что отправлялись телеграммы в республиканские ЦК, крайкомы и обкомы с предложением поддержать ГКЧП.

Мы же в октябре 1964 года никаких письменных следов не оставляли. Глупо в таких делах руководить при помощи телеграмм. Нужны теснейшие личные контакты, чтобы глаза в глаза смотреть собеседнику. К тому же нас приучили, что есть политическое руководство в стране — Центральный Комитет партии. Значит, и опираться мы могли только на него.

В таких делах необходимо, чтобы за спиной стояла какая-то мощная организация. Команда ГКЧП вела себя как узкая группировка, которую легко было обвинить в заговоре, путче и отправить за решетку. И она проиграла. Но в проигрыше вместе с ней оказался весь советский народ, вся Великая Держава…

Но вернемся в 1964-й.

События уже разворачивались полным ходом, остановить их было невозможно. Сразу после встречи с Брежневым я снял трубку и позвонил Шелепину.

— Послушай, — сказал я ему, — тянут нас куда-то в сторону. Хотят чужими руками совершить преступление, а потом?.. Что будет потом?!

— Кто его знает, что будет потом!

Шелепин был полностью со мной во всем согласен. И он был категорически против подобного решения.

Еще одна вещь могла перемешать карты. Подготовка к отзыву Хрущева не оставалась тайной. Согласно позднейшему свидетельству сына Хрущева Сергея источником разглашения задуманного смещения первого секретаря стал бывший работник КГБ Галюков, сотрудник охраны бывшего члена Политбюро, а после 1961 года уже только заместителя председателя Совета Министров РСФСР Николая Григорьевича Игнатова.

Игнатов, как мне кажется, старался на обоих фронтах обеспечить себе «задние ворота», чтобы иметь возможность в случае успеха или провала замыслов против Хрущева снова вернуться в Политбюро. С одной стороны, вел переговоры с Брежневым, а с другой — передал через своего охранника предостерегающий сигнал Сергею Хрущеву, а через него — и его отцу, Никите Сергеевичу.

Когда Хрущев узнал, что против него собираются также выступить Александр Шелепин и Владимир Семичастный, то заявил, что наветам не верит. Он даже не допускал мысли, что и мы можем быть против него.

Человеком, который тем не менее получил от первого секретаря задание проверить дошедшие до него слухи, был еще один член Политбюро, многолетний друг и союзник Хрущева Анастас Иванович Микоян. Так, последним стечением обстоятельств, он был поставлен перед необходимостью принять окончательное решение, на чью сторону встать.

Во многих отношениях Микоян был ближе всех к Хрущеву, однако, твердый характер, особенно в поворотных моментах, он никогда не проявлял.

Одна из острот, ходившая в свое время среди партийцев, была посвящена именно ему. Это о Микояне неизвестный рифмоплет сложил строки: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича».

В общем, иными словами, спокойная и бесконфликтная жизнь с времен Ленина и до брежневских дней — такой идеал приписывался этому человеку.

То, что за слухами действительно стоит правда, Микоян, исполняя поручение Хрущева, вскоре же узнал. Тут, однако, и от него потребовали, чтобы дал понять, на чью сторону он встанет.

Когда Анастас Иванович снова появился перед жаждавшим узнать истину первым секретарем, он опроверг все дошедшие до Хрущева предостережения и сделал это самым убедительным образом.

Хрущев, предупрежденный сыном, не был ни наивным, ни глупым. За его плечами стоял столь богатый опыт, что изменение в настроениях вокруг него он мог очень быстро почувствовать и сам, без всякой посторонней помощи. Что он тогда думал? Что решил для себя?..