Владимир Семичастный - Спецслужбы СССР в тайной войне

Е. Боннэр умело подогревала и направляла обостренные чувства А. Сахарова. Для Запада он стал прославленным «защитником прав человека» и непримиримым противником Советского Союза.

Стоявшая рядом с ученым Боннэр беспардонно оценивала (что, собственно, делает и по сей день) так называемую большую политику и главных действующих лиц, хотя представление о ходе мировых событий, об исторических и политических взаимосвязях имеет не бог весть какое глубокое. Но для международной печати, радио и телевидения она была и остается женой Сахарова, и этого оказалось достаточно, чтобы предоставлять ей такое же эфирное время или место на газетной странице, как и высокопоставленным государственным деятелям.

Из своего скромного исходного политического багажа, используя стопроцентно престиж Андрея Сахарова, она сумела извлечь, пожалуй, максимум возможной прибыли…

О психиатрических больницах в Советском Союзе в семидесятые годы в мировой печати писалось не раз, и многие западные пропагандисты обвиняли в злоупотреблении ими Юрия Андропова.

Я далек от того, чтобы оправдывать те случаи, когда больными признавались совершенно здоровые люди. Однако мало кто, занимаясь политизированием всего этого дела, задумывался над его более широким контекстом.

В Советском Союзе очень не хватало больниц для лечения душевнобольных. Во время своего пребывания на посту председателя КГБ я дважды специальными записками обращал внимание руководителей ЦК КПСС и Совета Министров СССР на то, что лечение психических больных находится в стране в весьма запущенном состоянии и что следует этим серьезно заняться и решить этот вопрос. К тому же из-за такого положения нам приходилось иметь дело не только со случаями, когда психические больные угрожали жизни людей, но и с настоящими маньяками из их среды. Такие безумцы в состоянии убить своих родных и близких, даже детей.

Не меня одного тревожило подобное положение. Министр здравоохранения также неоднократно обращался к руководству страны с подобными просьбами и предложениями. Однако в итоге все заканчивалось отписками или же малозначительными мерами. Объясняли это нехваткой денежных и материальных средств.

Единственным моим спорным «политико-психиатрическим» делом за шесть лет в КГБ стало дело генерала Григоренко.

В Великую Отечественную войну Григоренко воевал, а после нее преподавал в военной академии. Там он выступил с резкой критикой деятельности КПСС и ее руководителей. Особенно досталось Хрущеву.

К его наказанию в то время КГБ не имел отношения. Наказали его по военной линии, направив служить в Уссурийск, на Дальний Восток, где он занимал должность в штабе одной из армий.

Все это произошло после XX съезда Коммунистической партии Советского Союза. В Москве Григоренко появился снова уже в шестидесятые годы, став пенсионером.

Посчитав себя обиженным, он демонстративно пошел работать грузчиком в один из магазинов города, иногда появляясь там в генеральском мундире. Это привлекло внимание западных журналистов, постоянно искавших хоть что-нибудь «жареное». Они и сделали из него героя-борца.

Первый раз Григоренко арестовали в момент распространения антисоветских листовок. В это дело были вовлечены и его сыновья. В соответствии с действовавшими тогда советскими законами было заведено на него дело. Он мог получить до семи лет тюрьмы.

Следствие вели следователи КГБ. Прокуратура осуществляла прокурорский надзор за ведением дела в соответствии с законом.

В ходе следствия Григоренко был обследован психиатрами, и те сделали вывод о его психической неполноценности. Когда ко мне пришел с этим заключением мой заместитель Банников, я распорядился, чтобы были собраны медицинские светила в области психиатрии. Но и они вынесли такое же заключение о состоянии здоровья Григоренко. Всевозможные спекуляции в этом вопросе, раздутые западной прессой и нашими средствами массовой информации относительно давления КГБ на врачей, категорически отвергаю.

Незадолго до моего ухода из органов КГБ я еще раз столкнулся с именем генерала Григоренко. Речь шла о лишении его генеральского звания. Уже будучи на Украине, я узнал, что он оказался на Западе и там закончил свой жизненный путь…

Занимались мы и потомками Якира, Свердлова. Помню, что даже сын бывшего редактора «Правды» Румянцева, внук дипломата Литвинова, тоже участвовал в разных похождениях.

Это было время, когда на площади Маяковского у памятника поэту проходили всякие сборища. Место было бойкое, горячее. Потом сборища переместились к памятнику Пушкина. Участников, конечно, контролировали. Но их не хватали, не сажали, не судили, не давали статью.