Алексей Исаев - Вторжение. 22 июня 1941 года

Фактически последнее высказывание – это понижение ранга катастрофы большего масштаба в отзыве на статью Василевского. Харьковский «котел» мая 1942 г. был отнюдь не самой большой катастрофой Великой Отечественной войны. В этом отношении с Г. К. Жуковым нельзя не согласиться: «мастера блицкрига» с опытом Франции 1940 г. наверняка бы устроили Красной Армии окружение с потерей 200–250 тыс. человек. Однако разгрома масштабов Приграничного сражения и последующих «котлов» ожидать все же не приходится. Развитие событий было бы куда более благоприятным для Красной Армии. Скорее всего, противника удалось бы остановить на рубеже Днепра.

Относительно планов, с которыми советские корпуса, дивизии и армии вступили в утро 22 июня 1941 г., можно сказать, что они не отвечали конкретной сложившейся в первые часы войны обстановке. Планы прикрытия предполагали паузу от момента фактического начала военных действий до вступления в бой главных сил сторон. В таком сценарии развития событий подъем по тревоге и марш к границе для занятия заданных широких полос обороны оказались бы вполне соответствующими обстановке. Однако в условиях начавшегося вторжения главных сил противника выполнение планов прикрытия было, во-первых, нереальным (назначенные позиции, чаще всего, оказывались захваченными), а во-вторых, не отвечало задаче воздействия на противника на ключевом направлении. Требовалась импровизация.

Вместе с тем было бы несправедливо оценивать деятельность командования особых округов и верховного командования Красной Армии как однозначно провальную в отношении первого дня войны. В неопределенной обстановке последних предвоенных недель к границе был подтянут ряд соединений, которые должны были выдвигаться к ней только по планам прикрытия. Так, выдвижение 62-й сд из лагеря Киверцы и 45-й сд с полигона в последние предвоенные дни существенно усилило позиции советских войск на ковельском направлении, заложив основы «припятской проблемы». Также из летних лагерей была выдвинута ближе к границе 41-я сд. Не будем также забывать, что именно распоряжением командующего войсками КОВО с 5 мая 1941 г. боеготовые долговременные сооружения Владимир-Волынского УРа были заняты их постоянными гарнизонами. Успех УРа в первый день войны был связан не в последнюю очередь именно с этим решением. В Прибалтике оборону 8-й армии успели усилить подразделениями 48-й сд, 11-й армии – 23-й сд.

В кинематографе практически обязательным участником событий лета 1941 г. являются немецкие диверсанты в советской униформе. Касательно роли диверсантов в событиях первого дня войны документы позволяют сделать вывод, что их воздействие на боевые действия именно 22 июня 1941 г. было минимальным, совершенно незначительным. Теоретически, пользуясь неразберихой перехода от войны к миру, диверсанты могли добиться больших успехов. Тем более в том варианте, в котором действовали роты немецкого 800-го полка особого назначения «Бранденбург» – с использованием маскировки из элементов униформы противника. Как значимый успех можно оценить, пожалуй, только захват моста у Капчяместиса (Коптёво) в Прибалтике. Действительно громкие и успешные акции последовали в последующие дни: захват крупного железнодорожного моста у Лидавеняя, захват мостов в Двинске (Даугавпилсе) и другие. Неопределенность обстановки и недостаток сведений о противнике в первый день войны влияли в том числе на «Бранденбург». Первые дни были потрачены некоторыми группами «бранденбуржцев» на банальный сбор автомашин и униформы, использованных впоследствии. Утверждения в отечественной литературе вида «В расположение наших войск было сброшено на парашютах много мелких диверсионных групп численностью по 5–7 человек» не находят подтверждения в документах противника. Характер использования немецких диверсантов был совсем другим. Мелкие диверсии на линиях связи были следствием, скорее, нескоординированных действий местных националистов, чем осмысленной операцией абвера или других структур Германии.

Говоря о тактических аспектах первого дня войны, нельзя не сказать о постоянно упоминаемых в немецких документах первого дня войны «снайперах». Тенденция, кстати, сохранялась и далее летом 1941 г. Внимание к стрелковой подготовке в Красной Армии и в военизированных организациях СССР перед войной («ворошиловские стрелки», ставшие именем нарицательным) и правильная оценка опыта Первой мировой войны привели к развитию практики индивидуальной точной стрельбы в войсках. Это были как снайперы со специальными винтовками с оптическим прицелом, так и просто хорошие стрелки, поражавшие цели с открытым прицелом из винтовок Мосина и СВТ.