Герберт Вотте - Давид Ливингстон (Жизнь исследователя Африки)

В Кейптауне Ливингстон тщательно готовится к дальнейшим географическим открытиям и исследованиям. Он обращается к астроному Маклиру, чтобы восстановить и пополнить свои познания в астрономии, изрядно подзабытые за годы миссионерской деятельности и странствий. В предстоящем путешествии он хочет определить координаты множества пунктов. Маклир охотно соглашается помочь ему и выражает готовность проверить впоследствии наблюдения Ливингстона, а если нужно, и уточнить их.

В то время Ливингстон написал несколько трактатов: о миссионерской деятельности, о так называемых кафрских войнах - борьбе народов коса и зулу против европейских завоевателей, о языке бечуана.

В одной из статей он заявлял, что буры позорят христианство, а местная церковь покровительствует им. Церковь, говорил Ливингстон, "была и остается оплотом рабства, она оправдывает буров, грабящих скот и забирающих имущество у кафров". Руководствуясь чувством гуманности, он возмутился, когда миссионерский журнал не пожелал опубликовать его статью по "политическим соображениям".

Ливингстон был глубоко убежден - и никогда не отказывался от своего убеждения, - что его соотечественники - более добрые христиане, чем буры. Ему и в голову не приходило, что борьба Англии против рабства продиктована отнюдь не стремлением к установлению дружбы народов. Причины совсем другие - хитро замаскированные военные приготовления к войне с бурами, соперниками англичан в борьбе за господство в Южной Африке. Но когда речь идет о подавлении недовольства африканского населения, то тут британцы и буры едины. Запретив продавать огнестрельное оружие и боеприпасы миролюбивым гриква и бечуана, британцы по сути дела способствовали охоте буров за рабами и грабежу скота: буры спокойно нападали на беззащитных бечуана. Ливингстон, конечно, мог и не понимать, что его соотечественников в Кейптауне не интересовали возможные последствия этого запрета. К тому же договор, заключенный с бурским Свободным государством Трансвааль, создавал видимость безопасности для местного населения, ибо объявлял рабство незаконным. Но поскольку бечуана были лишены возможности иметь необходимое оружие, чтобы защитить себя, договор фактически превращался в клочок бумаги: трансваальские буры и не думали отказываться от захвата рабов они ведь только из-за того и выехали из Капской колонии, чтобы беспрепятственно заниматься охотой на рабов.

Представление Ливингстона, что англичане в этом вопросе морально выше буров, мешало ему понять действительность: в подавлении и эксплуатации местного населения англичане и буры были заинтересованы в равной мере.

В начале июня 1852 года Ливингстон отправляется из Кейптауна в первое большое путешествие. Сначала путь идет на север, к макололо и в сторону Замбези, затем на запад, к Луанде - главному городу португальской колонии Ангола на побережье Атлантического океана. Средством передвижения служит неуклюжий фургон, каким буры пользовались здесь издавна. Волы у него тощие, но он слишком беден, чтобы обзавестись лучшими. Вначале Ливингстона сопровождали два крещеных бечуана из Курумана и два баквена, а также две няни, приехавшие в Кейптаун с его семьей и теперь возвращавшиеся домой, в окрестности Колобенга. К экспедиции присоединился и африканский купец по имени Флеминг.

Зима только что сменила сухое лето, ландшафт был унылым, как в пустыне. Названия поселений часто свидетельствовали, что по просторам равнины некогда бродили многочисленные стада буйволов, слонов, антилоп, теперь уже давно истребленных; в настоящее время их можно встретить лишь в глубине материка, за сотню миль отсюда.

Усадьбы буров теснились у источников, зачастую в окружении садов, огородов, пашен; еще дальше простирались выгоны. Ведя экстенсивное хозяйство, буры то и дело переходили на новые земли. Увеличивающиеся стада крупного рогатого скота и овец требовали все новых и новых пастбищ. А из Европы все время прибывали поселенцы. Пригодные к обработке земли, на которых местные жители занимались охотой или перегоняли с места на место свои стада, буры считали пустующими и поэтому как бы законно присваивали себе.

Почти на четырнадцать дней Ливингстон задерживается в Курумане. Сичуана, язык бечуана, он понимает почти так же хорошо, как и сами бечуана, и, слушая их беседы между собой, Ливингстон лучше узнает жизнь этих людей.

Моффат десятилетиями живет и работает в Курумане и его окрестностях и добился большого успеха. Теперь сотни людей гриква и бечуана стали христианами и научились читать и писать; к крещению не допускали тех, кто не умеет читать. И все же успехи Моффата вызвали у Ливингстона лишь разочарование. У африканцев, обращенных в христианство, эта вера не проникает глубоко в душу. Как-то один довольно умный вождь высказался так: "Мы, свои, понимаем друг друга гораздо лучше, чем вы нас. Конечно, изрядное число крещеных стали христианами. Но иные только прикидываются верующими, чтобы заручиться благосклонностью миссионера и добиться всяческих выгод. А некоторые объявляют себя христианами, поскольку это что-то новое; беднякам, например, кажется, что тем самым повышается их достоинство". Ливингстон находит, что по сравнению с язычеством это все же большой прогресс. И в этом заслуга неутомимого Моффата: миссионерская станция в Курумане - всецело его детище. "Такие места, как Куруман, едва ли можно всерьез считать собственностью Лондонского миссионерского общества. Эта прекрасная станция устроена не на английские деньги, она создана потом и кровью одного лишь человека, и, однако, у его детей нет местечка на земле, которое они могли бы назвать своей родиной". На такие горестные замечания наводят его и мысли о собственных детях.