Кирилл Кожурин - Повседневная жизнь старообрядцев

Посрамлённые этими словами Вавилы судьи не знали, что отвечать, и только хмуро молчали. Тогда Вавила стал упрашивать, чтобы его отпустили в Москву на «разглагольствие» о вере с патриархом и другими архиереями. Судья написал об этом прошении старца в Москву царю и патриарху. Но продолжения богословского диспута не последовало: у защитников новой веры был единственный «аргумент» в спорах — пытки и казни. В ответ на предложение о диспуте из столицы пришел грозный указ: пытать немилостиво и предать смерти. В январе 1666 года произошла расправа над руководителями лесных старцев — Вавилой, Леонидом и Вавилой «молодым». После долгих изуверских пыток они были сожжены в срубах: первый — в Вязниках, двое других — во Владимире.

Однако полностью искоренить «лесное движение» правительству так и не удалось. Уже в феврале 1666 года, после казни Вавилы и Леонида, новообрядческий монах Серапион отправил в приказ Тайных дел два доноса, в которых сообщал о продолжении движения лесных старцев и о том, что во главе пустынников Владимирского края встала некая старица Евпраксея…

Надо сказать, что народная стихия, породившая «лесное движение», и впоследствии не исчезла совершенно. В этой связи показателен один случай, имевший место в середине XVIII века и относившийся уже не к каким-то «изуверам-капитонам», а к представителям господствующего исповедания. В одном из московских уездов в глухом лесу местные власти неожиданно наткнулись на обустроенный монастырь-скит, который, как выяснилось, существовал совершенно бесконтрольно уже несколько десятков лет. Первоначально здесь поселились три старца, а впоследствии у них появились ученики строгой подвижнической жизни. Жители окрестных деревень усердно посещали их, принося им всё необходимое. Ко времени обнаружения монастыря властями жителей в нём уже почти не было: старцы скончались значительно раньше, а оставшиеся несколько человек лишь охраняли их могилы и поддерживали на них неугасимый огонь.

Монастырь был открыт следующим образом. В течение нескольких лет в народе распространялся слух о святости старцев, нетленности их мощей и происходящих от них чудотворениях. Возникло целое дело под общим руководством Московской синодальной конторы. Однако следствием было установлено, что никакой постоянной, ежедневной службы в монастыре не совершалось, хотя и имелась небольшая деревянная церковь. Народ, между тем, стекался сюда во множестве. В дни памяти старцев у скита образовывался целый лагерь из сотен телег и тысяч людей. Некоторые приезжали даже со своими приходскими батюшками. Нередкими гостями были и безместные священники, служившие панихиды и молебны для всех желающих. Всё это, как выяснилось, имело место и при жизни старцев. Сами не будучи священниками, старцы приглашали попов со стороны.

Власти заподозрили что-то недоброе. Уж больно всё это не укладывалось в рамки официальной «религиозности по ранжиру». В монастыре был произведён тщательный обыск. И что же? Все книги, по которым совершали богослужение в монастыре, оказались старопечатными, дониконовскими. Старожилы на допросе показали, что старцы, приглашая к себе на праздники кого-либо из священников, ставили непременным условием служить по старым книгам. Священники сами не отказывались, но при этом принимали меры к тому, чтобы «не было огласки». Наличие старопечатных книг решило судьбу монастыря. Все здания были снесены, а тела старцев, действительно оказавшиеся нетленными, были извлечены из могил и сожжены. Полиции было предписано народ на это место не допускать…

Этот случай многое проясняет в истории русской религиозности в синодальный период, в частности, в истории такого явления, как старчество. Обычно расцвет русского старчества принято связывать с Оптиной пустынью и с Саровом. Именно туда с середины XIX века начали устремляться представители различных сословий (в том числе и «образованных», прежде к религии равнодушных или даже враждебно к ней настроенных) в поисках альтернативы казенному «православию». Однако, как можно было видеть на примере движения «лесных старцев», противостояние Империи и Пустыни (аналогичное тому, какое имело место в Византии начиная с IV века) началось на Руси гораздо раньше. Монашество изначально противостояло процессу секуляризации русской жизни и не поддержало никоновских «новин», этому процессу содействовавших. Поэтому после раскола старчество как древняя практика сохранялось и поддерживалось в первую очередь в различных старообрядческих согласиях. Историк русского монашества пишет: «Нельзя забывать, что в расколе приняла участие та часть монашества, которая наименее подвержена была процессу обмирщения. Весьма характерно, что для монашества, оставшегося в Церкви (господствующей. — К.К.) 1-я половина XVIII века была временем совершенного литературного бесплодия, оно жило словно в параличе. В расколе коренится причина того, почему в эпоху империи монашество чувствовало себя не на своём месте и не сумело найти какую-то определённую задачу для себя. Сравнительно долго оно стояло точно на перепутье, часть монашества нашла для себя выход, другая же — бóльшая часть — осталась в этом состоянии вплоть до 1917 года» [45] Смолин И.К Русское монашество: Возникновение, развитие и сущность (988—1917). Жизнь и учение старцев (путь к совершенной жизни). М., 1997. С. 254. .