Виталий Поликарпов: История нравов России

На многочисленных фабриках просто не было никакой охраны труда и здоровья рабочих, что признавал даже такой респектабельный журнал, как «Джельтменс мэгэзин». Он писал в 1782 году следующее об условиях жизни рабочих: «Они задыхаются от вредоносных газов в шахтах и рудниках или становятся жертвами ядовитых испарений во время обработки металлов, масел, порошков, жидких составов и т. п. На фабриках они являют собой печальную галерею слепых, хромых, преждевременно одряхлевших астматических и увечных инвалидов или полуинвалидов, в которых едва теплится жизнь…» (211, 160). Среди рабочих были и малолетние дети (начиная, с семи лет), причем сама их жизнь представляла беспросветное чередование тяжелого труда и короткого сна, нищенской же зарплаты едва хватало для поддержания скудного существования. Характеризуя семейные нравы пролетариата то» эпохи, Э. Фукс пишет о том, что в этой среде супружеская верность не подвергается искушениям: «Уже по одной той причине, что здесь, где приходится страшно работать для поддержания жизни, люди в короткое свободное время совершенно отупели и обессилены» (295, 297). Сюда следует добавить, как уже отмечалось, страшное пьянство и грубость в отношениях между английскими рабочими.

Аналогичная ситуация сложилась и во Франции, где тоже нищета и страдания были присущи рабочим, крестьянам и батракам. Многие крестьяне XVIII столетия пытались пополнить свой нищенский бюджет работой на «рассеянной мануфактуре», другие становились рабочими–сезонниками, уходя в города или оседая на местных предприятиях. «И если у рабочих–горожан, занятых на централизованных мануфактурах, оставалась еще надежда на поддержку тайного, хотя бы запретного, союза, то в еще более жалком положении оказывались крестьяне–рабочие рассеянных мануфактур: работая поодиночке или всей семьей у себя дома, отданные во власть предпринимателя–скупщика, они прирабатывали гроши, позволяющие им как–то существовать после уплаты королевских налогов и сеньоральных поборов, и еще почитали себя счастливыми, что, кроме нищенского земельного надела, в их собственности имеется станок» (108, 298). И вполне естественна та ожесточенность, с которой французские рабочие расправлялись с представителями господствующего класса. Ведь Великая Французская революция 1789 года в определенной степени является порождением нравов угнетенных социальных слоев и групп. Можно сказать, что кровавая революция — следствие жестоких нравов низших слоев общества, сформированных недалекой политикой эгоистичных высших слоев монархического строя.

И наконец, достаточно сильное влияние на нравы рабочих оказала индустриальная цивилизация — она убила красоту, что сказалось на взаимоотношениях полов. «Только слепой может не видеть убийственного уничтожения сохранившейся еще в народе физической красоты, — подчеркивает Э. Фукс, — производимого опустошительным действием чрезмерной и однообразной работы по обслуживанию капиталистически эксплуатируемой машины» (295, 139). Исчезновение эстетического начала из взаимоотношений индивидов влечет оскопление мира, который становится серым, что в свою очередь, делает жизнь серой и ведет к отуплению рабочих, формирует в их среде «безнравственные», жестокие и дикие нравы.

С возникновением и развитием цивилизации общество стало усложняться и дифференцироваться — появились высшие и низшие слои, образовалось социальное дно. В сфере последнего существовали такие колоритные фигуры маргиналов, как куртизанки, воры, нищие, мошенники, плуты, бродяги и пр. И хотя социальное дно представляет собою почти универсальный феномен (исключение составляют отдельные цивилизации, например, империя инков, где не было только что перечисленных маргиналов), оно приобретает вполне определенную окраску в зависимости от социокультурной среды. Поэтому представляет особый интерес выявить инвариантные и переменные характеристики этого феномена в его восточной и западной версиях, что позволит более рельефно увидеть картину его отечественного варианта.

Достаточно разнообразен мир социального дна в арабо–мусульманской цивилизации, несмотря на устремленность ислама к справедливому устройству общества. Следует заметить, что представители социального дна характерны, преимущественно, для городской жизни с ее резкими контрастами между богачами и бедняками. Исследования средневекового арабского города показывают эту язву во всей ее «красоте»: «Очень многие в городах не находили никакого жилья и селились в шалашах на пустырях и окраинах города, устраивались на ночлег в мечетях (в первые века ислама это не возбранялось), ночевали в развалинах и даже в банях, где, как хорошо было известно, после захода солнца обитает нечистая сила. Армия поденщиков и бродяг, профессиональных нищих, карманников и просто опустившихся безработных составляла дно больших городов, любой из обитателей которого с удовольствием поменялся бы судьбой с домашними рабами, которые были каждый день сыты и имели крышу над головой» (194, 197).