Павел Загребельный - Я, Богдан (Исповедь во славе)

С этими словами я встал и пошел из ханского шатра, ведя за собой Тимоша, посмеивавшегося в ус, и Выговского, который с перепугу забыл присесть и так и проторчал перед нашими глазами в течение всей моей перепалки с ханом.

- Отомстит хан за твои слова непочтительные, гетман, - вполголоса промолвил мне пан Иван, - ой отомстит.

- Не боюсь его мести. Смерть вокруг летает тысячекрыло, так что мне угрозы чьи бы то ни было, даже владетелей? Король тоже угрожает мне, забыв, как помогал я ему добыть престол. Уже назначил цену за мою голову, а того и не ведает, что цена ей - вся Украина, которую панство потеряло, как золотое яблоко, навеки! Ты моя тень, пане Иван, должен помнить, что в прошлое возврата не будет никогда! Жду вестей из Москвы и буду ждать их упорно, как величайшую надежду. Запомни это, не думай ни о чем другом и отбрось все свои страхи! Будешь моей тенью, иначе не будет тебя при мне. Оставайся человеком обыкновенным, спи со своей новогрудской шляхтянкой, заботься о своем добре и достатках, для меня же знай свое дело - и больше ничего! Слышишь, пане Иван?

- Кто еще так предан тебе, Богдан, как я? - идя слева от меня, обиженно промолвил Выговский.

Дождь проглотил эти его слова, вряд ли я их и услышал, а Тимко с правой стороны хохотал, потешаясь над ханом, которому довелось, может, впервые за свое ханство услышать такие слова дерзкие и возмутительные.

- Да, батьку, посадил ты хана голым задом на ежа нашего украинского! Теперь не будет спать всю ночь, будет молиться аллаху да посылать проклятия на твою голову.

Боялся ли я проклятий?

Другой страх охватил меня. Неожиданный приступ одиночества и покинутости после слов Выговского о его преданности. Если бы я услышал эти слова хотя бы от родного сына (но тот должен быть преданным без слов), пусть бы промолвил их самый незаметный казак или самый убогий посполитый - и эта ночь дождливая, полная тревог и неопределенности, засияла бы мне как светлейший день! Но не слышал этих желанных слов, лишь дикие выкрики ханской стражи позади, черный шелест дождя да какие-то темные стоны неведомые в окружающем просторе, будто жалобы безвинно убитых детей и вдов осиротевших. Думал о народе, заботился о его свободе и величии, а что же слышал от него в этот час печали и заброшенности моей душевной? Народ всегда отсутствующий, когда тебе тяжело, и какой же силой надо обладать, чтобы самому удержать на плечах невыносимое бремя. Кто поможет, кто подставит еще и свое плечо, кто соблюдет верность, на кого можешь положиться? Выходит, что всего лишь и преданности что твой единственный приближенный писарь, привязанный к тебе долгом, страхом да еще, может, какими-то своими смутными надеждами, проникнуть в которые не дано не только мне, но и всем дьяволам преисподней. Даже мои вернейшие полковники то становятся вокруг меня стеною так, что могу опереться на любое плечо, то незаметно отходят, отскакивают в стороны, когда им это нужно, когда выгода говорит громче гетмана или же собственный нрав толкает на поступки нерассудительные и дерзкие. Ну и что? Верный мой Демко Лисовец, ничего не нажив на службе у меня, порой тянется к маетному казачеству, проявляя ему то внимание, то почтение, может надеясь получить если и не прямую выгоду, то хотя бы благосклонные взгляды этих мужей, умеющих твердо стоять на земле и топтать под ноги все, что попадается у них на пути, не исключая и родного брата.

В такие минуты Демко, хотя и стоит передо мною, смотрит на гетмана отсутствующим взглядом, и я уже не знаю, где бродят его мысли, и незлобиво говорю ему, чтобы шел он искать Иванца Брюховецкого, потому что тут они становятся неразлучной парой.

Выговский умеет быть и со старшинами, и со мной одновременно, и я никогда не мог поймать его на предательстве. Гибкое тело, гибкий разум, гибкая совесть. А что такое наша совесть? Это дар понимания греховности и духовного несовершенства, всех провинностей, допущенных и еще не осуществленных; этот дар дает возможность отличать добро от зла, сдерживать страсти и своекорыстные расчеты, отчетливо видеть незаслуженность своего положения. Совесть связывает всех людей воедино не рабскими путами, а высшим смыслом, она мучает тебя, терзает, не дает быть самодовольными, подвигает на непрерывное совершенствование, оберегает от унижений и приспособленчества, и потому она никогда не может быть гибкой, ведь для настоящего человека лучше сломиться, чем гнуться.

Выговский был далек от всех этих добродетелей, а я терпел его возле себя, не отгонял, он опутывал меня все крепче и крепче; укутывал, как безвольную куколку, потому что был верным исполнителем моей воли, а гетман без исполнителей не может, мужественных, храбрых, отчаянных ему недостаточно, нужны еще и преданные. Те избалованы свободой, они готовы были скорее идти на смерть, чем прислуживать, этот же был свободой угнетен и потому верен мне, как пес.