Павел Загребельный - Я, Богдан (Исповедь во славе)

Прочитав грамоту царскую, я поцеловал печать и передал Выговскому, тот тоже поцеловал и дал поцеловать Тимошу, после чего спрятал в своих писарских шкатулках.

Я поблагодарил за царскую ласку и пригласил послов на обед. Посадил Унковского и Козлова на скамью возле себя, старшины разместились напротив, я выпил первую чарку за здоровье царя и его семьи и велел стрелять из пушек за здравие государя. Когда ударила пушка, я встал из-за стола, снял шапку и промолвил: "Дай, господи, чтобы здоров был государь и великий князь Алексей Михайлович всея Руси". Потом велел стрелять изо всех пушек, угощал послов нашими напитками и яствами, не забывая приправлять все это и словами, порой и укоризненными. Сказал, что ждем помощи от царя православного уже вон сколько, да не дождались и до сих пор, потому получили подмогу в битве за веру от басурманов. Говорил еще: недалек тот час, когда и басурманские и разных вер державы перейдут под руку восточного царя, - не знаю только, суждено ли мне дожить до этого времени. Говорил, что направлю еще и свое посольство к царю и снова буду просить защиты, ибо скорее языки людские назад повернутся и из затылка вырастать будут, чем шляхта снова над нами будет властвовать.

Унковский ответил уклончиво и осторожно, но я и не сердился на него, ибо сказано ведь: посол что осел - везет то, что на него взвалят.

Провожали Унковского с большой пышностью и почетом. Я подарил ему и подьячему Козлову по коню и луку с колчаном, просил отвезти царю серебряный золоченый кончер, но посол отказался, потому что без царского указа не смел брать. Деньгами дано в дорогу Унковскому сто ефимков, из них московскими деньгами тридцать рублей, подьячему Козлову пятьдесят и их людям по тридцать ефимков. До Днепровского перевоза проехали с послами Тимош и Чарнота, полковники, есаулы, писари, сотники и атаманы с гетманской хоругвью, с литаврами и трубами.

С Унковским же снарядил я и свое посольство к царю, поставив во главе Федора Вешняка, давнего моего товарища, полковника чигиринского. Посылал в подарок царю коня, лук турецкий дорогой и седло роскошное, в своем письме к нему призывал объединить силы, писал: "А за таким совокуплением всего православия надежда на бога, что всякий неприятель на голову погибнет".

А между тем и далее оставался один против целого мира. Праведник не спасется, если не примет ложных клевет и напастей. Отмерено мне было полной мерой и клевет, и напастей, все должен был вместить в своем натруженном сердце, ибо был гетман, был Богдан. Жаль говорить!

Чем живут державы? Войной, торговлей, законами? Но в войнах поражения, в торговле - соперничество и обман, в законах - насилие и бессмыслица. Когда измельчается цель и назначение державы, мельчают и души людские. Для величия государству необходимо утверждение свободы и высокого человеческого достоинства. Нам не хотели давать свободы и не признавали достоинства, потому нужно было брать их силой. Народ никогда не хочет войны. Он хочет свободы, своей правды и своего разума. Иногда ждет этого целые века, да так и не дождется...

Я уже перестал ждать, когда дадут. Знал: надо брать самому! Закончилось прислужничество. Не будем больше слугами и у самого господа бога! Война так война.

Шла весна, а народ вынужден был браться не за плуг, а за сабли и мушкеты.

Вести наплывали отовсюду такие - коня бы с ног сбили, а я держался. Сейм назначил в помощь Вишневецкому двух региментарей - каштеляна бельского Анджея Фирлея и каштеляна каменецкого Станислава Лянцкоронского - не для защиты отчизны, а для возвращения утраченных украинских земель, сплывавших когда-то для шляхты молоком и медом.

В костелах ксендзы в своих проповедях упрямо повторяли слово "восток", ибо и рай ведь был на востоке, и Христа распяли лицом на запад, следовательно, молясь ему, мы должны смотреть на восток. Из уст в уста передавались вести о знамениях, которые предвещали близкую и неотложную войну с казачеством. В Баре в ясный день вышла из костела процессия мертвецов, завернутых в белые саваны с криками: "Отомсти, боже наш, кровь нашу!" В Дубно три креста, которые перед этим стояли повернутыми на восток к казакам, не разрушив фундамент, повернулись на запад, то есть отвернулись от казаков. В Сокале монах, молясь иконе божьей матери, услышал, что она сама просит бога за Речь Посполитую и обещает победу. Даже в Крыму были небесные знамения, которые ханские мюннеджимы истолковывали как предвещание победы панов над казаками и ордой: мол, одновременно на небе появились два месяца один полный, другой молодой, и полный надвинулся на молодого и уничтожил его, так католики уничтожат исламский полумесяц вместе с его воинством.