Павел Загребельный - Вознесение (Роксолана, Книга 1)

Никакая сила не могла остановить Сулеймана. После битвы под Мохачем он отобрал у Ибрагима Румелию и передал ее Бехрам-паше, бывшему до того Анатолийским беглербегом и в той страшной битве сумевшего отличиться больше, чем сам великий визирь. Но накануне похода Бехрам-пашу растерзали при загадочных обстоятельствах взбесившиеся верблюды. Султан велел посадить на колья всех погонычей беглербеговых верблюдов, Румелию снова отдал Ибрагиму, так что тот стал теперь властителем почти половины царства, как бы вторым султаном, и уж должен был бы проявить всю свою ревностность в войне против неверных.

В Эдирне султан благодаря донесениям верных улаков раскрыл большие злоупотребления дефтердаров Румелии; первых помощников главного дефтердара Скендер-челебии. Тот бросился к великому визирю, обещал и даже угрожал, но Ибрагим знал - каждая новая смерть лишь укрепляет его положение. Двадцать девять дефтердаров, роскошно разодетых в оксамиты и соболя, окруженных пажами в парчовых халатах, отороченных дорогими мехами, были поставлены перед султанским диваном, у всех отобрали имущество и рабов, четверых привязали к конским хвостам и разорвали на части, двух повесили, двум отрубили руки, четверым - головы, остальных, как мелких воришек, высекли по пятам воловьими жилами. Султан нес справедливость во все земли и утверждал ее также в своей земле.

А Европа готовилась к отпору османской силе.

Под Вену спешно стягивались войска со всей империи Карла Пятого. Даже французский король Франциск, чтобы не вызвать нареканий со стороны христианских властителей, проявил готовность послать свою помощь Фердинанду, хотя тайком и уговаривал Сулеймана обойти Вену и двинуться сразу на Италию, чтобы нанести Карлу самый чувствительный удар.

Папа римский Климент, уже помирившийся с императором, простив тому разгром Рима и свое позорное пленение, прислал Фердинанду две освященных хоругви, которые должны были помочь в разгроме неверных.

Даже Лютер, прежде высмеивавший тех, кто пытается бороться с турками, теперь обратился с призывом ко всем властителям объединиться, чтобы покончить навсегда с османской угрозой: "Турки не имеют никакого права затевать войну и покорять земли, которые им не принадлежат, их войны суть лишь злодеяния и разбой, коими бог карает мир. Они сражаются не из необходимости, не для обеспечения мира своей отчизне, как государства упорядоченные, а только для того, чтобы обирать и грабить народы, не содеявшие им никакого зла. Они суть розги божьи и служители дьявола".

Весь мир поднимался против Османов. А Османы шли против всего мира, и выходило так, что и Роксолана, их султанша, тоже шла против всего мира.

Послы наперебой доносили из Стамбула своим правительствам о всемогуществе молодой султанши, а никто не знал, какой она еще и тогда была беззащитной и беспомощной. Когда-то жила единственным намерением вырваться из рабства, вырваться любой ценой, родить султану сыновей, укрепиться и вознестись. Теперь утешала себя мыслью: "Вот вырастут дети, вот вырастут, а уж тогда..." Что тогда - не знала и сама.

Пошла в поход, может, лишь для того, чтобы выказать свою силу перед валиде и перед Хатиджой и чтобы не подпускать близко к султану подлого грека Ибрагима, гнать его впереди войска, гнать и гнать, чтобы наводил мосты, расчищал путь, устраивал торжественные встречи падишаху и всемогущественной султанше Хасеки? Может, может...

В Нише, пока они блаженствовали с султаном в удобных купальнях, поставленных для них на горячих источниках, тяжело заболел маленький Джихангир. Он и родился самым слабеньким из всех своих братьев, даже слабее Мехмеда. Что-то болело у него в его маленьком тельце, он корчился, темнел личиком, не мог даже кричать, только смотрел жалобно на мать большими, как на иконе, глазами, как будто хотел сказать ей, что чувствует и понимает все горе этого света и сожалеет, что она привела его на этот свет.

И Роксолана так же неожиданно, как отправилась в поход, возвратилась с детьми в Стамбул. Расставание с Сулейманом было тяжелым и мучительным, но султанша торопилась, уже сожалела, что поступила так неразумно, подвергая маленьких детей неудобствам и трудностям походной жизни.

Убегала из Стамбула, от его злых, ненавидящих глаз, от ядовитых языков и шепотов, металась в поисках спасения и приюта, а где могла найти их в том мире, о котором с такой горечью писал Лютер: "В какую бы сторону мы ни повернулись - повсюду дьявол свивает свое гнездо, пойдем ли к туркам - встречаем дьявола, остаемся ли там, где властвует папа, - ад неминуем, с обеих сторон и повсюду одни лишь дьяволы. Так по несчастью идет нынче мир. Нет дня, нет часа, когда бы ты был прикрыт от смерти. Отныне нельзя ждать ничего хорошего. "Сосуд разбит, и варево пролито".