Борис Башилов - Пушкин и масонство

Чрезвычайно характерен происшедший затем разговор.

«— Мы и православные и верноподданные! — подхватывает губернский предводитель.

— Нет, это еще не все, мы еще и другое! — перебил его снова с несколько ядовитой усмешкой Марфин. — Мы — вы, видно забываете, что я вам говорю: мы — люди, для которых душа человеческая и ее спасение дороже всего в мире, и для нас не суть важны ни правительства, ни границы стран, ни даже религия».

Крапчик спрашивает Марфина: «А с вас, скажите, взята подписка о непринадлежности к масонству?» На этот вопрос следующий характерный ответ:

«— Никакой!.. Да я бы и не дал ее: я как был, есмь и останусь масоном! — отвечал Марфин.

Губернский предводитель грустно усмехнулся и качал было:

— Опять-таки в наших правилах сказано, что если монаршая воля запретит наши собрания, то мы должны повиноваться тому безропотно и без малейшего нарушения.

— Опять-таки вы слышали звон, да не уразумели, где он, — перебил его с обычною своею резкостью Марфин. — Сказано: «запретить собрания наши», — тому мы должны повиноваться, а уж никак это не касается нашего внутреннего устройства: на религию и на совесть узды класть нельзя!» Имение Марфина Кузьмищево — масонское логово. Марфин собирает в нее своих друзей масонов, священник сельской церкви в Кузьмищеве и тот масон, пишущий историю запрещенного масонства.

Писемский рисует, как во время пребывания Марфина в Москве, он посещает церковь, в которой собираются московские масоны.

«Помещавшийся у свечного ящика староста церковный и вместе с тем, должно быть, казначей почтамта, толстый, важный, с Анною на шее, увидав подходящего к нему Егора Егоровича, тотчас утратил свою внушительность и почтительно поклонился ему, причем торопливо приложив правую руку к своей жирной шее, держа почти перпендикулярно большой палец к остальной кисти руки, каковое движение прямо обозначало шейный масонский знак ученика».

Марфин вовлекает в масонство отставного капитана и свою будущую жену Сусанну. Причем принятие Сусанны в масоны было совершено о. Василием в сельской церкви. «Она вошла и увидала отца Василия не в епитрахили, как обыкновенно священники бывают на исповеди, но в белом запоне и с орденом на груди. Несмотря на свою осторожность, отец Василий не выдержал и облекся в масонские доспехи, чем чрезвычайно осталась довольна Сусанна Николаевна, и когда он благословил ее, то она с горячим чувством поцеловала его руку». Затем состоялось принятие Сусанны в ложу и с нее была взята расписка. Марфин пытался издать написанную о. Василием «Историю масонства в России», но несмотря на влиятельные знакомства ему это не удалось. Чтобы вознаградить начавшего пить о. Василия Марфин посылает «Историю масонства в России» местному архиерею Евгению, который встретив Марфина сказал ему: «Как я вам благодарен, что вы познакомили меня с прекрасным произведением отца Василия, тем более, что он, как узнаю его по фамилии, товарищ мне по академии». В результате священник-масон оказывается в должности профессора церковной истории в местной семинарии.

Ничего невероятного в описанном Писемским нет, если вспомнить, что и самый влиятельный в Николаевскую эпоху митрополит Филарет был воспитанником в. юности масонского Дружеского общества.

Высшие слои общества, оказывающие влияние на политическое положение страны — самые излюбленные масонами слои общества, которые они на протяжении всей истории избирают ареной своей тайной деятельности. Поэтому вполне возможно, что будущие историки подтвердят правильность нашего предположения, что политические салоны Нессельроде, Кочубея и Хитрово-Фикельмон, были ареной масонских интриг, против лиц враждебных ушедшему в подполье масонству. «Вдохновители гнусной кампании против Пушкина были граф и графиня Нессельроде, которые были связаны с главным палачом поэта Бенкендорфом. Граф Карл Васильевич Нессельроде, ближайший и интимнейший друг Геккерна, был немцем, ненавистником русских, человеком ограниченного ума, но ловким интриганом, которого в России называли «австрийским министром иностранных дел«…Графиня Нессельроде играла виднейшую роль в свете и при дворе. Она была представительницей космополитического, олихаргического ареопага, который свои заседания имел в Сен-Жерменском предместье Парижа, в салоне княгини Меттерних в Вене и салоне графини Нессельроде в доме Министерства Иностранных Дел в Петербурге. Она ненавидела Пушкина, и он платил ей тем же. Пушкин не пропускал случая клеймить эпиграмматическими выходками и анекдотами свою надменную антагонистку, едва умевшую говорить по-русски. Женщина эта паче всего не могла простить Пушкину его эпиграммы на отца ее, гр. Гурьева, масона, бывшего министра финансов в царствование императора Александра I, зарекомендовавшего себя корыстолюбием и служебными преступлениями: