Борис Башилов - Александр Первый и его время

Александр был уже надломлен. В нем не было цельности первых лет царствования, когда он провел ряд государственных реформ и начал борьбу с Наполеоном. При этом его собственная, искренняя, мучительно покаянная религиозность, в его ближайших сотрудниках и сановниках, претворилась в темное, принудительное ханжество…» По окончании заграничного похода у Александра I мистицизм (всегда бывший у него сильно развитым) окончательно завладел им, «он пришел к заключению, что Промысел Божий предначертал ему осуществить на земле братство народов посредством братства их монархов — некую всемирную теократическую монархию, «монархический интернационал». В это время Александр I перестал быть православным царем, «религиозность Государя носила в те времена характер интерконфессиональный, — он мечтал о «Едином народе христианском», думал реформировать христианство, переделывать Библию».

В 1815 году, после окончательного разгрома Наполеона, Александр I составил в Париже план так называемого Священного Союза, к которому кроме турецкого султана и Папы Римского постепенно примкнули правители всех государств Европы.

В акте Священного Союза (14 сентября 1815 года) заявлялось, что объединившийся монархи свою деятельность готовы «подчинить высоким истинам, внушаемым законом Бога Спасителя» и в своей политике «руководствоваться не иными какими-либо правилами, как заповедями сея святые веры, заповедями любви, правды и мира». Все члены Священного Союза обязались никогда не воевать друг с другом, а подданными управлять «как отцы семейств». «Императором Александром I, — указывает С. Платонов, — при совершении этого акта, руководил высокий религиозный порыв и искреннее желание внести в политическую жизнь умиротворенной Европы начала христианской любви и правды. Но союзники Александра, I особенности австрийские дипломаты (с Меттернихом во главе), воспользовались новым союзом в политических целях. Обязанность Государей всегда и везде помогать друг другу была истолкована так, что союзные Государи должны вмешиваться во внутренние дела от дельных государств и поддерживать в них законные порядок».

Австрийский крещеный еврей Нессельроде был назначен Александром I министром иностранных дел. Бывший послушным орудием знаменитого австрийского дипломата Меттерниха, Нессельроде принес много вреде России.

«По своим интересам и по своим привязанностям, Нессельроде, — писал 1 октября 1823 года французский посол граф Лаферроне, — остается целиком преданным Австрии». «Русский министр» иностранных дел был послушной игрушкой в руках Меттерниха, использовавшего его для защиты эгоистических интересов Австрии и других государств во вред национальным интересам России».

Химеры всегда останутся химерами и прекраснодушные идеологи всегда будут обыграны дальновидными политическими деятелями, использующими их в своих целях и проповедуемый ими интернационал — в своих национальных интересах.

Весь трагизм этой идеи «заключался в том, что одна лишь Россия в лице двух венценосных сыновей Императора Павла искренне уверовали в эту метафизику, сделали Священный Союз целью своей политики, тогда как для всех других стран он был лишь средством для достижения их частных целей.

Мистицизм Императора Александра I был таким образом умело использован, заинтересованными лицами и заинтересованными правительствами в своих собственных целях. В период с 1815 года по 1853 год, примерно в продолжении сорока лет, Россия не имела своей собственной политики, добровольно отказавшись во имя чуждых ей мистических тезисов и отвлеченной идеологии от своих национальных интересов, своих великодержавных традиций: более того, подчинив эти свои жизненные интересы, принося их в жертву этой странной метафизике, самому неосуществимому и самому бессмысленному из всех интернационалов — интернационалу монархическому».

«С удивительной прозорливостью, — с горечью пишет Керсновский, — Россия спасала всех своих будущих смертельных врагов. Русская кровь проливалась за всевозможные интересы, кроме русских».

Александр I, — как свидетельствует его современник князь П. А. Вяземский, — «в последнее десятилетие уже не был и не мог быть Александром прежних годов. Он прошел школу событий и тяжелых испытаний. Либеральные помыслы его и молодые сочувствия болезненно были затронуты грубой действительностью.