Марк Алданов - Земли, люди

Домикъ описывался много разъ: двѣ комнаты, огромный каминъ-очагъ, лѣстница, три стула, широкое окно, стѣны, испещренныя, какъ водится, надписями. Преобладаютъ надписи на иностранныхъ языкахъ, но есть и русскія, очень старыя. «Отцу отечества Петру благодарный Стефанъ Савинъ 1827-го майя 4—16»... Есть любопытныя записи и въ книгѣ. Въ старину какой-то шведъ добился у сторожа разрѣшенія провести ночь въ домикѣ и написалъ на этотъ случай стихи, а къ нимъ добавилъ: «Dans le même lit ou reposa Pierre Alexiewitz moi aussi je vais goûter les douceurs du repos».

Изреченій самого Петра здѣсь не видно. Жаль: онъ былъ превосходный стилистъ, — въ немъ, какъ въ Иванѣ Грозномъ, не получилъ развитія и оцѣнки замѣчательный писатель. Его письма и приказы особенно хороши дѣловитостью, трезвостью, сжатостью. Изъ Парижа онъ пишетъ женѣ о визитѣ семилѣтняго Людовика XV: «Объявляю вамъ, что въ прошлый понедѣльникъ визитовалъ меня здѣшній королище, который пальца на два болѣе Луки нашего (карлика), дитя зѣло изрядная образомъ и станомъ, и по возрасту своему довольно разуменъ, которому седмь лѣтъ». Въ Германіи, какъ свидѣтельствуетъ «Юрналъ», Петръ осматривалъ комнату, гдѣ «Мартынъ Люторъ въ дьявола чернильницу бросилъ, и тѣ чернила будто тутъ на стѣнѣ доднесь остались». «Тутошные пасторы» просили царя расписаться въ книгѣ. Петръ осмотрѣлъ пятно на стѣнѣ и сердито написалъ: «Чернила новыя, и совершенно сіе неправда» {52} 52 Русская Старина, октябрь 1901 г., стр. 226. .

Этотъ домикъ символъ идеи, которую и теперь приходится доказывать, какъ двѣсти пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ. Разумѣется, не только свѣта, что въ окнѣ въ Европу; однако, своимъ появленіемъ здѣсь, позднѣе въ Лондонѣ, въ Вѣнѣ, въ Парижѣ, одинъ изъ самыхъ замѣчательныхъ людей въ русской исторіи сказалъ (не первый, конечно), что Россія часть европейскаго міра и русская культура часть европейской культуры. Петръ учился вѣдь не только у плотниковъ, но и у Лейбница.

Выхожу изъ домика, — едва ли опять когда-либо попаду въ эти мѣста. Крошечный каналъ кончается, начинается «главная улица». На углу сюрпризъ. Здѣсь только что были выборы. Виситъ плакатъ съ цифрой 8 и съ надписью «Kiest List Communisten»: призывъ голосовать за коммунистическую партію. Въ витринѣ портретъ лысаго человѣка, всѣмъ намъ, къ несчастью, знакомый.

Я, все-таки, не думалъ, что онъ популяренъ и въ Саардамѣ!

________________________

Высокій старинный домъ на «Iodenbreetstraat». Двадцать пять лѣтъ тому назадъ художникъ Іосифъ Израэльсъ напомнилъ амстердамскому муниципалитету, что существуетъ и медленно разваливается домъ, о которомъ не мѣшало бы позаботиться. Городъ всполошился, деньги нашлись, домъ отремонтировали и «привели въ такой видъ, въ какомъ онъ былъ въ семнадцатомъ вѣкѣ». Тамъ собрали коллекцію гравюръ великаго художника, книги, написанныя о немъ на разныхъ языкахъ. Теперь это достопримѣчательность Амстердама, значащаяся во всѣхъ путеводителяхъ по Голландіи: «домъ, въ которомъ жилъ Рембрандтъ».

Правильнѣе было бы назвать: «домъ, изъ котораго выгнали Рембрандта».

Это довольно обычная исторія, часто повторявшаяся во всѣ времена въ разныхъ странахъ міра. Человѣкъ былъ въ модѣ, и ему платили деньги, — очень смѣшныя по теперешнимъ цѣнамъ на его картины, но по тому времени немалыя. Потомъ онъ вышелъ изъ моды, и ему перестали платить деньги. Онъ былъ художникъ, — вмѣсто того, чтобы въ лучшія времена копить флорины и относить сбереженія въ банкъ, онъ тратилъ ихъ довольно безразсудно, да еще дѣлалъ долги. Заказы перестали приходить, стали приходить кредиторы. Выяснилось, что у него нѣтъ большого дарованья, да собственно никогда и не было. Въ будущее должника заимодавцы не вѣрили. Однимъ словомъ, имущество Рембрандта было продано съ молотка. Протоколъ распродажи теперь «хранится, какъ святыня», въ архивѣ города Амстердама, — въ качествѣ предмета гордости можно было бы хранить что- либо другое. У Рембрандта были картины, старинныя вещи, разныя бездѣлушки. Одинъ глубокомысленный изслѣдователь весьма серьезно пишетъ, что изъ протокола распродажи коллекцій видно, что обитатель дома былъ знатокъ, — этотъ цѣнный выводъ можно было сдѣлать и безъ протокола распродажи коллекцій.

До сихъ поръ исторія, повторяю, обыкновенная, съ тѣмъ, разумѣется, осложненіемъ, что ея жертвой оказался одинъ изъ величайшихъ художниковъ всѣхъ временъ. Конецъ же нѣсколько необыченъ и въ «лѣтописяхъ искусства», хотя всего онѣ, эти лѣтописи, насмотрѣлись. Богатство смѣнилось бѣдностью, бѣдность перешла въ нищету. Слава ушла безъ рецидива. Новыхъ заказчиковъ не было, это отбило охоту и у старыхъ. Въ 1661 году по чьей-то протекціи городъ Амстердамъ заказалъ Рембрандту для ратуши картину на историческій сюжетъ. Ободрившійся старикъ написалъ самую большую изъ всѣхъ своихъ картинъ: въ ней было около двадцати квадратныхъ метровъ. Картина не понравилась и вдобавокъ была признана слишкомъ громоздкой. Изъ нея нарѣзали ломтей; сохранился только одинъ, — присяга заговорщиковъ на мечахъ, теперь составляющая главную гордость галлерей Стокгольма. Это одно изъ самыхъ мрачныхъ произведеній Рембрандта.