Валерий Замыслов - Горький хлеб (Часть 4)

- Чую, Иванка. Хорошо в лесу, привольна... А теперь полезай в воду, тут мелко, - молвила Василиса, указав парню на скрытые камышами вентера.

Болотников скинул лапти, размотал онучи, засучил порты выше колен и полез в воду. Однако озерцо оказалось глубоким, и Иванка сразу же окунулся по самые плечи.

Болотников шутливо погрозил девушке кулаком.

- Грешно лукавить, Василиса! Сначала стрелой грозилась, теперь утопить вздумала.

Девушка весело рассмеялась, озорно метнула в Иванку ракитовую ветку.

- Лесовицы еще не то могут делать. Уж ежели в мое царство пришел, то не скоро из него и выберешься.

- А я и выбираться не хочу. Буду в твоем царстве жить, - так же смеясь, отвечал Иванка.

Болотников повернулся на спину и увидел небо - синее, с легкими белыми облаками. На миг закрыл глаза. Подумалось: "Вот и Василиса такая же синеокая. Славная она..." И от этого на душе стало светло и радостно.

- Эгей, Иванка! Про рыбу забыл. Вынимай вентера,

- Ужель на такой глубине бортник снасти ставил?

- Дедушка теперь в воду не лазит. Вентера я сама ставила.

- А водяной тебя за ногу не схватил? Здесь омут на омуте, - продолжал посмеиваться Болотников, вытаскивая вентер на берег. - А ты удачлива, Василиса. Глянь - полная снасть рыбы!

- Язей, карасей и налимов здесь всегда довольно. Дедушка язевую уху любит, - проговорила Василиса, подбирая трепыхавшуюся рыбу в плетенку.

Богатый улов оказался и в других вентерах. Набралась целая плетенка пуда на полтора. Василиса прикрыла рыбу-свежец ракитником, сказала просто и тихо:

- Посидим, Иванка...

Болотников опустился возле девушки и близко заглянул ей в глаза. Василиса смущенно потупилась.

- Расскажи о себе, Иванка.

- В жизни моей мало веселого, Василиса. Было нас в семье когда-то пятеро. Двое еще в малолетстве примерли. Остался я один у отца с матерью. Живем всегда впроголодь. Батя мой хотя и мужик работящий, но достатка никогда в избе не было. Боярщина замаяла, оброки княжьи давно стали не под силу. Отцу одному тяжело приходится. Помогаю ему как могу. Мужичье дело известное - землю пахать, жито сеять, травы косить, хлеба жать... Все это тебе самой ведомо.

- Ну, а лада у тебя есть на селе? - залившись румянцем, тихо спросила девушка.

Иванка положил руку на плечо Василисы и снова встретился с ее глазами. В резком разлете густых бровей, темных пушистых ресницах, тень от которых скрывала синеву любопытных задумчивых глаз. Иванка увидел столько неподдельной теплоты и ласки, что он невольно задохнулся от нахлынувшего на него чувства.

- Нет у меня никакой лады, Василиса. Нет!

Чтобы скрыть наступившую неловкость и волнение, Василиса поднялась на ноги и вновь стала озорной и веселой.

- А ну, забирай поклажу! Рыбе пора на столе быть. Иванка, не отводя глаз от Василисы, решительно шагнул к девушке, взял за руки и заговорил взволнованно:

- Погоди, Василиса... Не знаю, что со мной... Колдунья ты. Хмельным я от тебя сделался.

Девушка сразу посерьезнела и посмотрела на Иванку долгим и пристальным взглядом, словно искала в его глазах желанного для себя ответа, а затем мягко высвободила руки, обвила парня за шею, доверчиво прижалась к нему всем телом и поцеловала в губы.

Глава 43

ИЗ ОДНОЙ КАБАЛЫ - В ДРУГУЮ

Прибыв в Богородское из стольного града, Калистрат Егорыч заспешил к княжьему управителю.

Прежде чем взойти на красное крыльцо терема, приказчик обошел все княжьи службы: заглянул в холопий подклет, конюшню, псарню, поварню... И недовольно закачал бороденкой: всюду бродили по двору челядинцы слоняясь от безделья. Ох, и пообленились без княжьего присмотра. Десятка три не при деле. Управитель - человек тихий, набожный. Все больше в постах да молитвах время проводит, а до холопей ему и дела нет.

Возле покоев управителя, перед низкой сводчатой дверью, на широкой лавке развалился длиннющий, нескладный челядинец. Калистрат Егорыч ткнул его в бок кулаком.

- Креста на тебе нет, Тимошка. Чего средь бела дня прохлаждаешься? У себя ли управитель?

Тимоха не спеша поднялся, широко зевнул, потянулся, потер глаза. Узнал приказчика, слегка мотнул головой.

- Почивает Ферапонт Захарыч. Всю ночь на молитве простоял. Не ведено впущать.

- Разбуди. От князя Андрея Андреевича с грамотой я прибыл.

Тимоха вошел в покои, а Калистрат Егорыч опустился на лавку и забурчал сокрушенно. Ну и дела! Скоро к обедне ударят, а управитель все на пуховиках нежится.

Холоп дозволил войти в покои.

- Чего тебе, Егорыч? - позевывая, тихо вопросил управитель. Был он в длинной нательной ночной рубахе, всклокоченный, с заспанным помятым лицом.