Валентин Красногоров - У мысли стоя на часах. История русской и советской цензуры

Читателю все эти определения, возможно, покажутся слишком академичными и не очень необходимыми. Но нам придется не раз рассуждать о том или ином виде цензуры, и лучше сразу договориться о терминах.

Еще одно определение: свободой печати называют отсутствие цензуры: и наоборот, если в государстве существует цензура, говорят об отсутствии свободы печати. Под свободой печати на протяжении всей книги мы будем понимать не только свободу прессы, но и свободу литературного, музыкального и всякого иного творчества, свободу изобразительных искусств, свободу зрелищ, т. е. вообще свободу выражения общественного мнения (а также творчества) любыми возможными способами.

Последующая цензура, в принципе, равнозначна понятию «свобода печати», однако она связана для писателя, журналиста и издателя с известным риском. За каждое опубликованное произведение государство или любое юридическое лицо может привлечь автора (или печатный орган) к ответственности. Если в стране действуют жестокие и плохо сформулированные законы (а то и вовсе беззаконие), если пресса стеснена административными установлениями и оговорками, государство получает широкие возможности для преследования непокорной печати. Газеты и журналы подвергаются непомерным штрафам, закрываются (временно или окончательно), их редакторов сажают в тюрьму. «С тех пор, как мы получили свободу прессы – я трепещу», – писал Салтыков-Щедрин после русской цензурной реформы 1865 года. Неудивительно, что в этих условиях оппозиционные органы печати нанимали себе фиктивных «редакторов для отсидки». Подобный «зитц-председатель» Фукс, который «сидел при Александре Втором Освободителе, Александре Третьем Благословенном, Николае Втором Кровавом» и т. д., красноречиво описан у Ильфа и Петрова.

Таким образом, последующую цензуру можно отождествлять со свободой печати лишь при наличии демократических законов, разумного и независимого судоустройства, общественной терпимости, широкой гласности.

У предварительной цензуры перед последующей есть одно, но немаловажное достоинство: автор и издатель не несут, в принципе, ответственности за опубликованное произведение, поскольку оно уже разрешено властями. Однако это служит слабой компенсацией за потерю свободы мысли. Поэтому требование отмены цензуры всегда входит в программу любых демократических движений, и наличие или отсутствие свободы печати является индикатором уровня демократических свобод в обществе.

Официально при советской власти существовала свобода печати (статья 50 Конституции), и, следовательно, по определению, не должна была существовать цензура. Может быть, тогда нам не о чем и толковать, и ни к чему было предпринимать это исследование?

Всезнающая Советская Энциклопедия отвечает на этот вопрос туманно. В первом своем издании она ограничилась утверждением, что «Октябрьская революция положила предел как царской, так и буржуазной цензуре» (том 60, 1934 год). Утверждение не совсем точное, потому что царской цензуре положила предел еще февральская революция, но нас в данном случае интересует, что же стало потом, когда с царской цензурой было покончено.

Во втором издании (том 46, 1957 год) БСЭ более откровенна: цензура в СССР есть, но она «носит совершенно иной характер, чем в буржуазных государствах». Посмотрим последнее издание, (том 28, 1978 год). Ведь с пятидесятых годов многое изменилось, был разоблачен культ личности, построен развитой социализм и принята новая Конституция (естественно, самая демократическая в мире). Быть может, цензуру уже уничтожили? И действительно, в Энциклопедии значится:

«Конституция СССР в соответствии с интересами народа и в целях укрепления и развития социалистического строя гарантирует гражданам свободу печати».

Черным по белому – «свободу печати»! Читатель от радости не сразу замечает следующую фразу:

«Государственный контроль установлен с тем, чтобы не допустить опубликования в открытой печати и распространение средствами массовой информации сведений, составляющих государственную тайну, и других сведений, которые могут нанести ущерб интересам трудящихся».

О государственном контроле в Конституции ничего не написано. Очевидно, предполагается, что о нем и так все знают. «Ну и что, – скажет читатель, упрямо верящий в идеалы. – Подумаешь, контроль. Это еще не цензура». Тогда снова вспомним определение, взятое из той же статьи энциклопедии: «Цензура – контроль официальных властей…». Как видите, определение пригодилось. Вот так, неохотно, сквозь зубы, наше официальное издание признается в существовании советской цензуры. Слово это слишком одиозно, и его заменяют благозвучным эвфемизмом «контроль». Расплывчатые оговорки о военной тайне и об «интересах трудящихся» не должны вводить нас в заблуждение. Еще Маркс (которого, как это ни парадоксально, нам еще не раз придется цитировать) отмечал, что общественная безопасность – это лишь предлог для нарушения гражданских свобод (том 8, стр. 132).