Дмитрий Бутурлин - История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 году

Первое старание его было закрепить оковы, привязывавшие Цизальпинскую республику к Франции. И он совершенно успел в том, приказав избрать себя в председатели сей республики, которой дал честолюбивое наименование Италийской. Другая республика, Гельветическая (Швейцария), раздираемая внутренними смятениями, принуждена была признать его в качества посредника и принять от него конституцию, отвергаемую мнением большей части народа. Незадолго пред тем Пиемонт, окончательно присоединенный к Франции, умножил число ее департаментов. Поелику со времени Люневильского мира Пиемонт оставался под управлением Франции, то присоединение сие едва было бы примечено, если б оное не обнаружило честолюбие Бонапарте, ибо, перенеся пределы республики за Альпийские горы, он поступил вопреки объявлению, сделанному Францией, что она никогда не преступит естественных пределов, начертанных ей рекой Рейном и хребтами Альпийских и Пиренейских гор.

Александр I

(1777–1825)

Европа с удивлением и беспокойством взирала на сии перемены, столь явно нарушавшие Люневильский трактат, однако потребность мира и изнеможение от войны были столь велики, что она довольствовалась одним роптанием, и Англия, в то время опять возвратившаяся к системе, более сообразной с тогдашними ее пользами, не могла найти себе союзников. Поступки Бонапарте вскоре доставили ей оных.

Объявление войны со стороны Англии послужило первому консулу предлогом к новым насилиям. Ганновер, имевший правление, совсем отделенное от английского, никогда не почитался обязанным ответствовать за сию последнюю державу. Даже революционное правительство французское уважало сие различие, основанное на самых неоспоримых началах народного права. Несмотря на сие, Бонапарте занял курфюршество Ганноверское, не уважив при том ни германской конституции, ни посредничества берлинского и петербургского кабинетов, ручавшихся за неприкосновенность оной. В то же время другая Французская армия вступила во владения короля Неаполитанского, который тщетно прибегал к своему нейтралитету. Наконец, посягательство на особу герцога Ангиенского, сделанное вопреки владельческих прав одного из князей империи, совершено и пред глазами всех обнаружило всю обширность того самовластия, которое Бонапарте хотел присвоить себе над соседственными владениями. Тогда первенствующие державы европейские изъявили негодование свое, и Россия вступила в состязание.

Император Александр, вступив на престол всероссийский, с искренностью и прямодушием старался утвердить дружеские сношения между Россией и Францией, коим император Павел положил первое основание. Александр полагал, что тесная связь между сими двумя державами поддержит и сделает прочным мир на твердой земле. В делах Германии действительно все устроилось согласно с великодушными видами российского императора, но в итальянских делах сент-клудский кабинет поступал самопроизвольно и постоянно устранял посредничество петербургского двора, следствием чего и было приметное охлаждение между обоими кабинетами, которое от насильственного занятия Ганновера и неаполитанских владений, естественно, долженствовало еще более увеличиться. При всем том Россия еще колебалась явно объявить себя против Франции, но убиение герцога Ангиенского прекратило ее нерешимость в выборе политической системы, которой надлежало ей следовать. Император Александр для чести своего престола и для безопасности Европы не мог долее оставаться в союзе с правительством, учинившим столь неслыханное злодеяние.

Тогда Питт, снова принявший кормило правления в Англии и с нетерпением выжидавший случая составить против Франции новую коалицию, сильнейшую двух прежних, достигнул верха своих желаний. Россия, негодующая на неправедные поступки Бонапарте, решилась уже силой оружия привести в надлежащие пределы то чрезмерное могущество, которое он столько во зло употреблял. Австрия, всех более сим могуществом угрожаемая, равномерно чувствовала необходимость силой отразить опасные похищения Франции. Новая коалиция могла еще полагаться на вспомоществования Швеции и короля Неаполитанского. Британское министерство не отчаивалось убедить также и берлинский кабинет ко вступлению в сей великий союз, но не успело в том: король Прусский не решился отступить от нейтральной системы своей, ибо полагал, что на ней основано уважение, коим кабинет его пользовался в Европе.