Эдуард Белтов: Второй фронт Иосифа Сталина

При этом разговоре не присутствовал Макс Владимирович Альперт, тот самый, который знаменитого "Комбата" снял, и когда я потом рассказал ему о нашем разговоре и о том, что я, как и многие мои сверстники, многого, слишком многого не знаю о Большой войне, он подтвердил: да, снимок этот сделан в глубоком тылу, и не его, Альперта, вина, что бильдредакторы центральных газет - то ли сами, по своей инициативе, то ли по указанию свыше - никогда о месте и времени стемки не упоминали. Макс Владимирович - худощавым пппгпяяяый и .бесконечно кооректный вый, долговязый и бесконечно корректный в ибщении с собеседником вне всякой зависимости от ранга последнего - был, между прочим, автором самого известного портрета Сталина, того самого, с трубкой (и я, признаюсь, всё-таки выцыганил у него на память этот снимок с его, Макса Владимировича, автографом, который в конце-то концов спер кто-то из многочисленных моих знакомых). Он показал мне и еще с десяток дублей, которые сделал'тогда, в 1935 или 1936 году, и я вынужден был отдать должное вкусу вождя: для публикации он отобрал лучший - это несомненно. Так вот, именно Альперт сказал мне тогда то, чего ради я сегодня, через много лет, и пишу эти строки.

- Дорогой Эдуард Николаевич, - сказал он. - Не в том, собственно, дело, что сегодня вы многого об этой войне не знаете: придет время - и тайное станет явным, а в том, что вы никогда не узнаете о другой войне, войне Сталина против собственного народа, и о втором фронте, который был открыт уже 22 июня 1941 года. Поспрашивайте стариков - не все, но многие из них расскажут вам такое...

Дорогие мои старики, много лет хранившие в своих архивах то, что не могло появиться на страницах газет и журналов, патриотами которых вы были, я буду всегда вас помнить и любить - за все. И за то, что вы заставили меня задуматься о другой войне, совсем не похожей на ту, о которой так много написано и сказано.

Когда генералы плачут

7 июня арестован Герой Советского Союза генерал-полковник Григорий Михайлович Штерн. Постановление на арест подписано, однако, только 9 июня заместителем наркома госбезопасности Меркуловым и Прокурором Союза ССР Бочковым. Впрочем, на следующий день под этим постановлением появляется еще одна подпись - Маршала Советского Союза Буденного. Буквально за несколько часов до начала войны, 21 июня 1941 года, Штерну предъявлено обвинение в том, что он "является участником антисоветской заговорщицкой организации, проводил подрывную работу по ослаблению военной мощи Советского Союза, а также занимался шпионской работой в пользу иностранных разведывательных органов".

Штерн все отрицает. Его бьют. Он сознается. И вдруг совершенно неожиданно на одном из протоколов допроса - сделанная его дрожащей рукой приписка: "Все вышеуказанное я действительно показывал на допросе, но все это не соответствует действительности и мною надумано, так как никогда в действительности врагом народа, шпионом и заговорщиком я не был".

Его снова бьют - и добивают: теперь он сознается во всем, что приписывает ему следствие. Будущий Маршал Советского Союза Кирилл Афанасьевич Мерецков, на глазах которого истязали Штерна, до конца своих дней не сможет забыть его нечеловеческих воплей...

22 июня 1941 года подписан ордер на арест Героя" Советского Союза, командующего ВВС РККА генерал-лейтенанта Павла Васильевича Рычагова. Как ни странно, именно в этот день его отправили... в отпуск, но уже 24 июня арестовали, сняв с поезда в Туле. Много лет спустя окажется, что "основанием к аресту Рычагова послужили показания Смушкевича, Сакриера и Ванникова. Их показания были получены в результате применения незаконных методов следствия: избиений, истязаний и других пыток..."

Как это было, рассказали бывшие следователи НКВД А. Болховитин и Семенов.

А. Болховитин: "В июне-июле 1941 года... я вел дело генерал-лейтенанта Рычагова. На допросах, которые вел я, виновным себя во вражеской деятельности он не признавал и говорил лишь об отдельных непартийных поступках. В июле была проведена очная ставка со Смушкевичем В порядке "подготовки" Рычагова заместитель начальника первого отдела Никитин зверски его избил. Я помню, что Рычагов тут же сказал, что теперь он не летчик, так как Никитин перебил ему барабанную перепонку уха. Смушкевич судя по его виду. тоже неоднократно избивался..." Здесь - добавлю от себя: Смушкевич не просто "неоднократно избивался" - незадолго до ареста он попал в авиакатастрофу и ходил на костылях; следователь специально бил его по искалеченным ногам, заставляя встать на колени...