Мэтью Деннисон - Двенадцать цезарей

Все античные авторы приводят примеры двоедушия Домициана: его улыбающееся лицо, скрывающее черные замыслы, радость от унижения как друзей, так и врагов, притворное дружелюбие по отношению к тому, кого хотел он видеть мертвым. «Чтобы больнее оскорбить людское терпение, все свои самые суровые приговоры начинал он заявлением о своем милосердии, и чем мягче было начало, тем вернее был жестокий конец», — пишет Светоний. У Диона портрет Домициана является образцом порока, едва ли отличающегося от злодея в пантомимах или сказках. В этом кроется окончательная месть автора: он лишает своего героя даже индивидуальности.

Оглядываясь назад, мы видим, что Домициан не прибегал к злодейству, когда его не провоцировали на это. Сенат также сделал свой выбор. Приветствуя взошедшего на трон Домициана с возрожденной ностальгией по исчезнувшей Республике, крикливое меньшинство (мотивацией которого была как личная выгода, так и незаинтересованность в нынешнем порядке) выступило против системы, которую Домициан олицетворял, но не создавал. Агрессивно настроенный император, не обладая ни уверенностью, ни добродушием отца и брата, защищал свою позицию с упрямой самонадеянностью. Может быть, Домициан вспомнил о судьбе Нерона, Гальбы, Отона и Вителлия? Если так, то он понимал опасность и шаткость своего положения. Он все в большей степени отказывался от бесполезных попыток заслужить расположение патрициев. Вероятно, он уже давно все решил для себя, наблюдая за тем, как Веспасиан и Тит с большой осторожностью обращались с критически настроенной и завистливой группой людей, или черпая информацию из мемуаров Тиберия, своего единственного и зловещего литературного источника. С момента получения власти Домициан доверял только армии. Он увеличил жалованье легионерам впервые после Августа, создав значительную нагрузку на императорскую казну, которую скоро опустошат масштабные строительные планы. В основном войска ответили ему лояльностью (поведение легионов Верхней Германии во время восстания Сатурнина в 89 году явилось неожиданностью). Но в конечном счете этого оказалось недостаточно. Домициан был убит в Риме, вдали от преданных ему легионов. Смертельный удар нанесла рука вольноотпущенника, это был заговор с целью дворцового переворота. Преторианская гвардия и сенаторы были готовы к событиям того сентябрьского утра. Лояльные Флавиям и благодарные Домициану легионы находились слишком далеко.

Смерть Домициана была ожидаемой. Ее остерегался сам император, которому было всего сорок пять лет и бдительность которого обманул раб, солгавший хозяину о времени дня и приведший в руки убийцы. Все было предсказано Асклетарионом, астрологом, пророчества которого отличались большой точностью. Это была скорая и мучительная расправа, где мстителем снова выступил приближенный: кровавая оргия с ударами, как обычно, в пах императора, после чего настала паника и смятение во дворце. Потом состоялись похороны изуродованных останков престарелой кормилицей Филлидой, последней любящей душой. Сенаторы ликовали так, что, по свидетельству Светония, «наперебой сбежались в курию, безудержно поносили убитого самыми оскорбительными и злобными возгласами». Радость послужила причиной словоохотливости такого рода, которую всего несколько часов назад посчитали бы изменой. Голосование по «проклятию памяти» прошло быстро, уничтожение изображений Домициана началось немедленно и с энтузиазмом. «Народу доставляло наслаждение втаптывать в землю надменные лики этих статуй, замахиваться на них мечами, разрубать их топорами, словно бы каждый такой удар вызывал кровь и причинял боль. Никто не мог настолько сдержать порыв своей долго сдерживавшейся радости, чтобы не дать воли своей мести и не крушить эти ненавистные изображения» [306] Panegyricus 52.4–5, qu Freis, pi 84 , — писал Плиний Младший, квестор и претор в период правления Домициана. Восторг пострадавших от императора сенаторов отнюдь не разделяли римские легионы, которые с таким же рвением призвали к его обожествлению. Народ тоже не высказывал шумного веселья. Светоний пишет о его равнодушии. Восторжествовало мнение сенаторов. Правление Домициана слишком сильно раздражало и пугало, чтобы они смогли воздержаться от мести. Однажды, имея дело с магистратами [307] Согласно Светонию: «Когда Ценида, наложница его отца, воротясь из Истрии, хотела его поцеловать как обычно, он предоставил ей руку; а рассердившись, что зять его брата тоже одевает слуг в белое, он воскликнул: „Не хорошо многовластье!“» Книга Восьмая, Домициан, 12.3. , император процитировал строку из «Илиады»: «Не хорошо многовластье!» Это была не пустая рисовка. Выжило очень мало будущих правителей, погибло слишком много аристократов.