Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы

Кто были эти сокольники, где они жили – из грамоты не видно, но можно предполагать, что они принадлежали к московским слобожанам, освобожденным от подчинения старосте и от обязанности платить дань. Черные люди Ростовской, Устюжской и Дмитровской сотен, возможно, были связаны с какими—нибудь обязанностями и службой с другими городами.

Наконец, имеются сотни с названиями, указывающими на их производственную специализацию: Мясницкая, Кузнецкая и Кожевницкая. Эти названия стоит сопоставить с прозвищами соответствующих церквей, находившихся в этих сотнях: «в Мясниках» и «в Кожевниках». Нет никакой натяжки признать, что эти сотни первоначально объединяли мясников, кузнецов и кожевников, имея производственный характер. Как раз эти профессии были особенно заметны в средневековых городах.

Средневековый обычай ремесленников селиться отдельными кварталами (по—русски – слободами) был широко распространен в Западной Европе и на Руси. В Рязани конца XV века серебряники и пищальники жили особой слободой: «А приход к Златоусту серебреники все да пищальники». [324]Этот обычай нашел свое отражение в московской действительности XIV–XV столетий. В 1504 году около оврага, выходившего к реке Неглинной, жили «солодяники». Внутри Кремля одну из улиц занимали портные великого князя. [325]

Там, где количество черных людей, занимающихся однородной профессией, было невелико, сотня получала название по патрональной церкви; там же, где такие ремесленники преобладали, сотня получала название по их специальности. Так, по нашему мнению, появились названия Кожевнической, Кузнецкой и Мясницкой черных сотен.

Каждая сотня составляла особую организацию во главе с сотским, или сотником. В XVII столетии эта должность была выборной, вероятнее всего так было и в более раннее время. К сотне «тянули» находившиеся в ней черные люди. Слово «тянуть» имело многообразное значение – принадлежать к тому или иному обществу, платить вместе с ним повинности, быть подсудным и т. д. Черные люди платили налоги и повинности со своих дворов, как это можно видеть из одной статьи договора Дмитрия Донского с Владимиром Серпуховским: если кто купил земли черных людей после 1359 года, кто может их выкупить, пусть выкупит, а не может выкупить, пусть те земли «потянут» к черным людям. А кто не захочет «тянуть», то пусть откажется от земель, а земли перейдут черным людям даром. [326]Такое постановление имеет общий характер и относится не только к городским черным людям, но касается их в первую очередь.

Отказ «тянуть» податями и повинностями вместе с черными людьми наносил ущерб тяглецам черных сотен, которые платили с определенного количества дворов. Каждый двор, перешедший во владение людей, не «тянувших» с черными сотнями, следовательно, исключался из общего количества черных дворов, а тем самым доля налогов и повинностей, накладываемых на сотню, соответственно увеличивалась. Поэтому и в XVII веке приходилось постановлять, «чтобы впредь из сотен тягла не убывало, а достальным сотенным людем в том налога б не было». [327]Впрочем, подобные постановления нарушались самими же великими князьями, и сам Иван III, например, подтверждал незыблемость своих «прочных» жалованных грамот, данных боярам, князьям и детям боярским на дворы «внутри города на Москве и за городом на посадех… отчины и купли». [328]Посад задыхался и яростно боролся с различными «беломестцами», к числу которых принадлежала вся московская знать.

Московские черные сотни, как видим, явление очень давнее. Конечно, сотни XIV–XV веков имели отличие от позднейших сотен, но некоторые общие черты московского сотенного устройства додержались до XVIII века, когда новое городское устройство решительно покончило со многими московскими порядками, восходившими к отдаленным временам.

Существование «московской рати», в которой видное место принадлежало черным людям, большое экономическое значение Москвы как ремесленного и торгового города заставляли великих князей с особым вниманием относиться к нуждам московских горожан.

Выразительная картина взаимоотношений великого князя и черных людей рисуется перед нами в рассказе о «скорой татарщине» в 1451 году. В результате татарского набега городские посады выгорели, но Кремль уцелел. Великий князь, возвратившийся в город, утешал, по словам летописи, «градный народ», говоря: это беда нашла на вас ради моих грехов, но вы не унывайте, каждый из вас пусть ставит дома на своих местах, а я рад жаловать и дать льготу. [329]В чем выражалась «льгота», мы знаем по другим свидетельствам – это было освобождение от налогов и повинностей на определенное время. Михаил Андреевич Верейский (около 1450 года) получил «льготу» для некоторых своих волостей не платить ордынской дани в течение 5 лет. [330]