Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы

Бронники, как и другие ремесленники, жили особой слободкой, находившейся в XVII веке в районе современных Бронных улиц (район Тверского бульвара).

Производство оружия и доспехов было специализировано. Об этом говорит существование особого московского урочища, где стояла церковь Георгия «в лучниках». Название «лучники» восходит к давнему времени, так как уже в XVI веке луки и стрелы постепенно стали вытесняться огнестрельным оружием.

Конечно, бронники и лучники были не единственными ремесленными специальностями, связанными с производством предметов вооружения. Об этом говорят упоминания о киверниках, изготовлявших военные головные уборы – кивера. «Киверник» назван в завещании одного московского дьяка, видимо, занимавшегося ростовщичеством. Долги киверника были незначительными – полтина и рубль, взятые им по двум кабалам. [246]

Видное место в московском ремесле занимало кузнечное дело с его разновидностями. Кузнецы жили в различных районах столицы, но не в городе, а на посаде, так как кузнечное мастерство старались удалить от скученных и деревянных городских построек во избежание пожаров. По—видимому, наиболее ранним средоточием кузнецов были Рождественская улица и Покровка. Рождественскую улицу в документах более позднего времени обозначали как стоявшую «в кузнецах». На Покровке стояла церковь Николы Чудотворца «в котельниках». Позже Кузнецкая слобода возникла в Замоскворечье. Там находилась церковь Николы в Кузнецкой слободе. Однако главным центром кузнечного производства в средневековой Москве было Заяузье, вернее та его часть, которая простиралась по прибрежным высотам от устья Яузы до Таганки. Здесь жили кузнецы, а также мастера, производившие котлы и другую металлическую посуду («котельщики»). Тут стояли церкви Кузьмы и Дамьяна «в старых кузнецах», Николая Чудотворца «у Таганных ворот», Троицы «в котельниках», здесь находилась и Таганная слобода. [247]

В конце XV века часть Заяузья принадлежала князю Ивану Юрьевичу Патрикееву: «Заяузьская слободка с монастырем с Кузмодемьяном». Кузьма и Демьян, как доказал Б. А. Рыбаков, считались покровителями кузнечного дела. Следовательно, существование Кузьмодемьянской церкви этом районе может служить подтверждением того, что кузнецы жили здесь уже в XV веке. Раскопки в районе бывшей церкви Кузьмы и Демьяна или вообще на территории б. Гончарной улицы могли бы дать интересные материалы. Кузнец Лагута, как видели мы выше, оказался в числе кредиторов удельного князя.

Большое развитие получило в Москве ювелирное, «серебряное» дело. В духовных московских князей имеются указания на золотые и серебряные вещи, часть которых сделана московскими мастерами. Среди них мы встречаем золотые и серебряные кресты и иконы. В завещаниях великих князей упоминается «икона золотом кована Парамшина дела» (в других случаях – «Парапшина»), «крест золот Парамшина дела». [248]Изделия этого ювелира высоко ценились в Москве, их передавали как своего рода реликвии в качестве родительского благословения от отца к сыну.

Можно было бы затеять неразрешимый спор о том, кем был Парамша – русским или иностранцем, например греком, но есть основания думать, что Парамша жил и работал в России, следовательно, изделия его рук имеют прямое отношение к московскому ювелирному мастерству. Сохранилась грамота на «митрополичьи пожни Иконичьские и Парашинские перегороды», находившиеся в Костромском уезде. Тут были и «Парашинские земли». Необычное соединение «Иконниче» вместе с «Парашиным» напоминает о Парамше в завещаниях великих князей XIV века. Парамша, видимо, работал при митрополичьем дворе, получил во владение землю в Костромском уезде, за которой по традиции сохранилось название его владельца (Парамшинские земли), показывавшее их принадлежность митрополичьему иконнику («иконниче»). [249]

Образцом московского ювелирного дела является оклад Евангелия, наряженного боярином Федором Андреевичем Кошкой в 1392 году. Этот бесспорный памятник московских мастеров имеет на краях лицевой доски оклада надпись, что Евангелие оковано «повеленьем раба божья Федора Андреевича». Имя мастера, сделавшего оклад Евангелия Федора Андреевича, неизвестно, но хорошо известно имя другого мастера – Амвросия, работавшего во второй половине XV века и бывшего келарем Троице—Сергиева монастыря. [250]Сравнивая оклад Евангелия со складнями работы Амвросия, мы легко увидим, как совершенствовалось мастерство московских ювелиров. Складень Амвросия 1456 года отличается гораздо большей точностью в отделке деталей по сравнению с окладом Евангелия 1392 года.