Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы

Добавим сюда лесистый характер местности, существование рощ и рощиц в пределах самого города, и тогда Москва первой половины XIV века предстанет перед нами как город, только что возникающий на месте грязи, песков, сосновых боров, на холмах и «крутицах». Это был уже град «честен и кроток», но пока еще очень небольшой городской центр. Более быстрый рост городской территории начинается позднее, со второй половины XIV века, когда Москва окончательно делается центром складывающегося Российского государства.

На территории Москвы столкнулись два славянских потока: кривичи и ильменские славяне, с одной стороны, вятичи – с другой. Граница между теми и другими детально выяснена археологическими исследованиями, в особенности трудами А. В. Арциховского. Течение реки Москвы служило примерной границей, разделявшей вятичей от кривичей. Однако в районе Москвы поселения вятичей переходили речную границу и вторгались в кривическую зону большим мешком. По заключению А. В. Арциховского, «Московский уезд, за исключением небольшого куска на севере, был весь вятическим». [149]

В начале XIV века волости, лежавшие к югу от Москвы, были рязанскими, в том числе Лопасня и Коломна. Между тем Рязанская земля в это время признавалась страной вятичей, а Рязань – вятическим городом.

Наш замечательный ученый, покойный академик А. А. Шахматов, этим столкновением двух мощных славянских племен объясняет своеобразные особенности московского городского говора. Он отмечает, что язык города Москвы представляется «наиболее типичным среди всех остальных смешанных говоров». Северорусские и восточнорусские особенности распределены в нем без сколько—нибудь явного перевеса одних перед другими. [150]Шахматов объяснял эту особенность московского городского языка тем, что в районе Москвы встретились племена вятичей и кривичей. Татарское нашествие сдвинуло вятичей на север.

Но движение вятичей началось задолго до татар. Об этом нам говорят красочные описания походов черниговских князей на север в страну вятичей, где в середине XII века точно внезапно появляются города, ранее никогда не упоминавшиеся в летописи. Конечно, это не значит, что названные в летописи города только что возникли. Они могли существовать раньше, и летописец мог их упомянуть впервые только по связи с княжескими походами. Однако и в этом случае ясно, что страна вятичей уже потеряла свой глухой характер. Поэтому черниговские князья могли быстро передвигаться теперь от одного населенного пункта к другому.

В 1146 году черниговский князь Святослав Ольгович бежал от преследования Мономаховичей на север «за лес», в землю вятичей. Это был тот громадный лес, по которому и все междуречье Оки и Волги получило характерное название Залесской земли, как лежавшей «за лесом», отделявшим Киевскую землю от Ростовской. Мономаховичи не решились преследовать Святослава за лесом, и он двинулся дальше на север: от Козельска повернул к Дедославлю, оттуда к Осетру, к Полтеску, к Лобынску, стоявшему при впадении Протвы в Оку. Здесь—то, в Лобынске, его и застали посланцы суздальского князя Юрия Владимировича Долгорукого, приглашавшие приехать к нему в Москву в 1147 году, когда впервые упоминается о нашей столице. По—видимому, Лобынск был тем местом, где кончались владения черниговских князей.

Но вятичи, как мы уже знаем, жили не только к югу, но и к северу от Оки, в районе современной Москвы. Кому же принадлежала территория между Москвой—рекой и Окой» С некоторым вероятием можно предполагать, что эта территория была частью Рязанской земли, так как Коломна, стоившая поблизости от впадения Москвы—реки в. Оку, была до самого начала XIII века рязанским городом. Эти старые связи Москвы с Рязанской землей были позже забыты, но историк не вправе о них забывать и настаивать на том, что Москва развивалась только под воздействием культурных влияний, шедших из соседней Ростово—Суздальской земли. Ведь Рязанская земля во главе со своим стольным городом старой Рязанью была крупным культурным центром тогдашней Руси. В свете вятического окружения Москвы лингвистам следовало бы более осторожно утверждать о позднем возникновении московского аканья. Ведь отмечает же А. В. Арциховский необычайную консервативность похоронных обрядов вятичей, живших в непосредственном соседстве со столицей великого княжения и митрополии.

К середине XII века в отдаленной стране вятичей произошли большие перемены. Прежняя ее обособленность стала уходить в прошлое. «Вятичи» середины XII века это уже не язычники, а христиане, хотя христианство и распространялось среди них крайне медленно. Вятичи постепенно втягивались в более близкие отношения с другими восточнославянскими племенами. «Отражением этого процесса для археолога является распространение среди вятичей общерусского погребального обряда, курганов с трупоположениями». [151]