Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы

В третьей редакции сказания мы находим и следующую любопытную поправку, которая показывает, как изменялся и становился непонятным более ранний текст. В нем читаем о движении Мамая: «Не спешит бо царь того ради итти – осени ожидает». В сводном тексте читаем обратное: «Спешит царь, осени требует». Речь идет об осенней дани («осени»), которую требует царь.

Замечательное указание на отдельные черты большей древности некоторых текстов сводного сказания находим в списке гостей—сурожан, взятых Дмитрием Донским в поход против татар. В сводном тексте читаем следующие имена: «Василия Капицю, Сидора Олуферьева, Константина Петунова, Козму Ховрина, Онтона Верблюзина, Михаила Саларева, Тимофея Везякова, Дмитрия Чермного, Дементия Саларева». [652]Нас привлекает прежде всего имя Козмы Ховрина, в котором надо видеть родоначальника Ховриных, происхождение которых от богатых гостей, крымских выходцев, куда более вероятно, чем родословное древо от некоего князя Стефана из Крыма; в других же списках здесь читаем малопонятное: Коврю (Ковырю) и т. д. На месте Семена Онтонова других списков находим Онтона Верблюзина. Что это не ошибка, а более древняя традиция, показывает следующая справка. Житие Сергия знает гостя Семена Онтонова, который родился по предсказанию игумена Сергия. Сергий «любовь и благодетельство име к родителем моим», – говорит Онтонов. [653]Семен Онтонов живет и действует в первой четверти XV века, спустя 30–40 лет после Куликовской битвы, а Онтон Верблюзин – его отец. Позднейшие переделки вставили Семена Онтонова на место Онтона Верблюзина, так как первый был известен по житию Сергия. Так поздний текст Новгородского Хронографа, как видим, сохраняет раннюю традицию.

В сказании так называемой третьей редакции читаем о двух братьях Ольгердовичах, которые были ненавидимы отцом «мачехи ради». В сводном тексте обнаруживаем иное: «Отцем ненавидими бяше обое, но и паче боголюбивы, вместе бо крещение прияли ести от мачехи своея от княгини Анны». Речь идет о действительном лице. Анна Святославовна была женой Ольгерда и христианкой. [654]Мотив злой мачехи вытеснил факт согласия мачехи с взрослыми пасынками.

Искажение первоначального текста в редакциях, изданных С. К. Шамбинаго, видим и далее. Один из Ольгердовичей говорит в сводном сказании: «Приидоша ко мне вестницы от Северки, ту бо хощет князь великий Дмитрей Иванович ждати безбожнаго царя Мамая». [655]Речь идет о реке Северке, впадающей в Москву—реку справа и служившей местом, где русские войска порой задерживали татар. Северка служила дополнительной военной линией после Оки, защищавшей подступы к Москве. В изданных редакциях и отчасти в самом Новгородском Хронографе появляется уже Северская земля, или Северы, то есть Черниговщина, что делает текст почти бессмысленным.

Эти примеры позволяют более тщательно отнестись к показаниям сводного сказания и других поздних текстов и не видеть в них только риторические украшения. Известно, как рисуют нам тексты сказания присутствие Дмитрия Донского на поле битвы. После храброго сопротивления во время боя великий князь не был найден на Куликовом поле, его нашли «бита велми, едва точию дышуща под новосеченым древом, под ветми лежаще, аки мрътв». В поисках великого князя, по Никоновской летописи, участвовали Федор Зернов, или Морозов, и Федор Холопов, «бяху же сии от простых суще». В сказании третьей редакции названы Федор Сабур и Григорий Холопищев, «оба родом костромичи». [656]

Совсем иная картина рисуется по сводному тексту. Когда Владимир Андреевич стал спрашивать, не видел ли кто великого князя, нашлись самовидцы. Первый был Юрка—сапожник, сказавший, что видел, как великий князь сражался железной палицей, вторым был «Васюк Сухоборец», третьим – Сенька Быков, четвертым – Гридя Хрулец. [657]Перед нами имена безвестных героев Куликовской битвы, в их числе ремесленник—сапожник. Нельзя лучше представить себе всенародность ополчения, бившегося с татарами на Куликовском поле, чем назвав эти имена.

Почему же они выпали у позднейших авторов» Потому что имена их ничего не говорили и, может быть, даже казались малопристойными чопорным московским книжникам. Поэтому пятый самовидец, о котором в Новгородском Хронографе сказано: «У князя Юрья некто есть имянем Степан Новосельцев» стал в третьей редакции сказания князем Стефаном Новосильским, тогда как вторая редакция говорит о нем еще просто: «Юрьевской же уноша некто Степан Новосилской». Так терялась первоначальная действительная основа событий под пером позднейших редакторов.