Разве сквозь эти строки прибеднившегося в первые годы революции, а ныне откровенного Орешина не проступает кондовый клюевский «душевный» российский прототип:
«Есть на Руси живые дремы,
Невозмутимый светлый сад!
Он в вербной слезке, в думе бабьей,
В богоявленьи наяву».
Крестьянскую современность нельзя рассматривать вне существующих форм классовой борьбы. Пролетариат, опираясь на бедноту, преодолевает колебания середняка, руководит широчайшими массами крестьянства и организует их на борьбу против капиталистических элементов деревни. Пролетарский город идет в деревню, город переделывает экономическо-политическими мероприятиями крестьянское сознание. Кладется известный предел возможностям капиталистического накопления на основе индивидуального, регрессивного кабального хозяйства.
Кулак изолируется. Кулачество как класс уничтожается. Город стимулирует организацию коллективных хозяйственных объединений, ввозит машину, организует колхозы и совхозы, машинно-тракторные станции, кооперирует.
Естественно, что ненависть кулацкой литературы к современности сконцентрирована особенно ярко именно в ненависти к городу.
Вырастающие на основе новых социалистических общественных отношений техника, наука подрывают основы возможности «тихого», старозаветного хозяйственного существования деревни, иерархического существования. Этой кабальной иерархичности грозит удар, и центр, из которого идет этот удар — город. За городами стоят промышленность, машина, техника, наука, т. е. то, что мы кладем в основу всего хозяйственного и политического развития и чем мы мостим дорогу к развертывающемуся социализму.
Ярость ко всему этому городскому комплексу— центр всей философии этих писателей. Раздавались голоса: «Ну, что вы нападаете: это чистые лирики, ведь они цветы любят, природу любят!». Мы были бы сто раз идиотами, если бы декретировали запрещение любить природу, наслаждаться природой, холить ее. Да делай что хочешь, наслаждайся цветочками, сажай их у себя под окном, если место есть. Но такая защита выдает политическое головотяпство защитников. Это та самая простота, которая хуже воровства. Ибо любовь к природе в творчестве этих писателей — только антитеза ненависти к городу, фабрике, машине, пролетариату, а синтез — это власть кулачья, построенная на богом данной природе.
Вы говорите, уважаемые защитники, цветочки любят? А с какими декларациями, с какими другими образами кооперируются эти цветочки— проглядели?
«Как ярый спрут, ползет по свету
Слепая мертвенная сталь.
Ужели вам, как мне, поэты,
Цветка измятого не жаль?»
Это не просто цветочки: от таких цветочков в зобу от гнева дыхание спирает! Эти цветочки должны подчеркнуть, раскрыть мертвенность, «противоестественность» индустриального развития и «выдуманных людей», продавшихся «железному чорту». А примитивчики пусть защитники оставят для своих правооппортунистических деклараций и статей!..
Этих писателей прежде всего пугает темп городской жизни, городская динамика. Этот темп— показатель того городского напора, той городской «экспансии», которая ненавистна кулацкой деревне. Динамика городской жизни положительно приводит их в отчаяние.
Эта боязнь иногда принимает анекдотические формы, как например в стихотворении Орешина «Трамвай». Он наблюдает спешащую выходящую публику и думает: «Куда им, чтобы посидеть, вьюга под трамваем воет, как медведь». И уж настоящий вопль в его «Отдыхе»: «Хорошо средь лесов и полей отдохнуть от неласковых дней и от шума больших городов, и от звона железных оков».
Как далеки эта любовь к природе и ненависть к городу от идиллического руссоистского представления о них некоторых горе-критиков, порочащих марксизм. Думаю, что на одних разговорах о талантливости и богатстве фольклорных образов нашим Полонским больше ездить не придется. Придется кое-что додумать.
Горе-любители талантливого пейзанства не дали себе труда разглядеть в этом творчестве оскаленные клыки озлобленного кулачья, эпигонов, недоносков-«богатырей» феодальной Руси, ополчившихся на все основы нашего строительства, подрывающих в «высокой художественной форме» самое основное, самое насущное для нашего времени.
Ведь недаром жгучая ненависть к городу опосредствуется у кулацких писателей в злобе к машине. Это она, сдвигающая патриархальное, пресекающая широчайшие кабальные возможности, нарушающая вековечную соотнесенность кровавого пота бедняка с доброй «душевной услужливостью» кулака меньшому брату (основа основ россеянского воспевания души) — это она виновница нарушения хищнического, накопительского, от веку положенного и долженствующего существовать до тех пор, «пока земля на другой бок повернется», уклада.
Читать дальше