Виктор Устинов - Украденная победа 14-го года. Где предали русскую армию?

Разгул мошенничества в высших эшелонах власти принял катастрофические размеры, и по всей стране росло недовольство царской властью и ширились протестные настроения. Русские люди обладают удивительным свойством души – они медленно аккумулируют в себе энергию возмущения, но всегда настает тот час, когда она обретает взрывную силу, не подвластную никакому обузданию, и стихает она, когда по народной воле меняется в стране вся власть и ее назначение.

Всех этих «инициативных» и «пробивных» фигур из царского окружения поддерживал и опекал Григорий Распутин, без кого в последние годы царской власти не принималось ни одного серьезного решения по назначению высоких должностных лиц в стране, ответственных за ее внутреннюю и внешнюю политику. Никакая критика неблаговидных действий Распутина со стороны отдельных министров и влиятельных депутатов Думы не воспринималась всерьез ни царем, ни царицей. Все было тщетно – император на все их обличительные слова и письма отвечал им односложной заученной фразой: «Это все клевета. На святых всегда клевещут!» А императрица никому и ничего не отвечала, она просто переставала встречаться с такими родственниками и не принимала их в своих дворцах. Лишь однажды, весной 1912 года, Родзянко, представив письменный доклад императору о неблаговидных и позорящих царскую семью поступках Распутина, сумел разбудить у царя осторожность и благоразумие, и отстранить старца от участия в делах государства. С агентом тайной охранки царь отправил его в Тобольскую губернию и некоторое время Распутин не появлялся в царском дворе, пока императрица не отменила режим запрета. Александра Федоровна, без общения с Распутиным, часто болела, чахла на глазах, и в декабре он вернулся с тех пор его влияние не знало границ [402].

Распутин для императрицы стал всем: фаворитом во всех его свойствах и проявлениях, спасителем сына Алексея и врачевателем ее больной и истерзанной страхами души, советчиком и духовным отцом. Такого могущества над императрицей, которая, при безвольном муже, владела всеми рычагами власти, в русской истории еще не было. Ни Бирон у Анны, ни Потемкин и братья Зубовы у Екатерины Великой – не имели таких прав, какими завладел Распутин при открытом пособничестве ему со стороны высших чиновников министерства императорского двора во главе с графом Фредериксом. Царское Село, где жила венценосная семья, было закрытой территорией для всех подданных России, и въезд в царскую резиденцию был под строгим контролем должностных лиц этого министерства. Всех, кто приглашался на прием к венценосной семье, ждала долгая процедура проверки и контроля, которая начиналась в Петрограде и заканчивалась в Царском Селе, где должностные лица охранки всегда сопровождали приглашенное лицо до самых дверей царских кабинетов и обратно. Для Распутина и его людей замки Царского Села всегда были распахнуты настежь.

Распутина прусский двор вовлек в свои сети, и от его имени они распоряжались человеческими судьбами и положением дел в России. На них, пруссаков, работавших в близком окружении императора, не падала тень в подборе недостойных людей на должности председателей правительств и министров всех рангов, их нельзя было обвинить в неспособности правительства мобилизовать экономику страны на нужды войны, наконец, казнокрадство, хищения и разграбление народного достояния можно было списать на плохих людей, подобранных русским мужиком Распутиным, да еще вышедшего из недр простого народа и церкви.

Зная, что своим возвышением все они обязаны Распутину, высшие чиновники: министры, прокуроры и судьи, митрополиты и генералы, и всякого рода проходимцы и казнокрады, раболепствовали перед «старцем», пресмыкались и угодничали, не стесняясь ни своего классового положения, ни сана. Министры Беляев, Добровольский и Хвостов публично целовали руку своего благодетеля и именовали его «святым отцом».

Во все области правления вмешивался Распутин, везде он расставлял своих людей, которых, порой, он совершенно не знал, но их ему советовали поддержать придворные чиновники или те, кто понравился ему при мимолетной встрече, или в долгих застольях в лучших ресторанах Москвы и Петербурга. В церкви он насаждал таких же невежественных и развратных мужиков, каким он был сам, и потому церковные храмы перестали украшать души людей. Ее паперти осквернялись такими иерархами, как Питирим, Варнава и Мехильседек, запятнавшие свой сан грязными похождениями и пороками, постыдными для людей. «Наш Друг говорит, что из Мехильседека в будущем выйдет прекрасный митрополит», – заверяла царица императора в одном их своих писем к нему [403].