Виктор Устинов - Украденная победа 14-го года. Где предали русскую армию?

Франция и ее армия не только выстояли в первом крупном сражении на Марне, но и победили в нем вместе с англичанами, показав немцам, что настоящая война только начинается и они готовы заплатить большую цену за победу, в которую верил каждый француз и англичанин. Германия, развязавшая войну, встала перед трагической дилеммой – вести ее сразу на двух фронтах: западном, где прочность французских и английских армий была уже опробована и не внушала немцам оптимизма, и восточном, где немцев ждал неразгаданный русский колосс под названием Россия.

Там тоже шла война, но ход ее был совсем иным, чем на западном фронте.

1 августа в Зимнем дворце состоялось красочное мероприятие с показом Николая II народу, во время которого отцом Василием был зачитан Манифест царя о войне. К тронному месту в Николаевском зале царя сопровождали министр двора граф Фредерикс, Обергофмаршал двора граф Бенкендорф, обер-церемониймейстер двора граф Штакельберг и другие видные прусские чиновники, по чьей воле Россия вступала на путь войны, противной ее духу и желаниям. После объявления манифеста Николай II затаился в дворцах Царского Села и многие дни и недели его не слышали и не видели. Ничего не сообщали о войне и центральные газеты; она была далеко и от народа ее утаивали. Манифестации отдельных групп населения в поддержку войны могли вылиться в монолитное единство власти и народа для поддержки воюющей армии, но их повсюду не разрешали проводить. Правда, небольшие манифестации в поддержку войны прошли в Одессе, Киеве и Тифлисе под руководством губернаторов, но они были не многочисленны и не отражали настроения народа. Правительство Горемыкина не поддерживало эти манифестации и официально обращалось к населению с призывом соблюдать «спокойствие и сдержанность и избегать проявлений возбужденного народного чувства, которые могут только осложнить создавшееся положение» [137].

5 августа Санкт-Петербургский губернатор шталмейстер граф Адлерберг запретил проводить их в столице империи под предлогом, что «все лица, объятые горячим желанием служить Родине, должны искать применение своих сил в плодотворном труде, как на пользу войскам, так и семьям воинов, призванных под знамена от своего домашнего очага, манифестации же, свидетельствующие о том, что их участникам нечего делать, более допущены не будут» [138]. Правительство ужесточало полицейский режим в стране, и по предложению Горемыкина царь своим указом ввел 6 августа во всей империи положение чрезвычайной охраны [139]. По этому указу, на основании статьи 26 положения о чрезвычайной охране, из общей подсудности изымались и передавались на рассмотрение военных судов все дела о вооруженном сопротивлении властям или нападениях на военнослужащих, полицию и на всех вообще должностных лиц. Запрещались сходки, собрания и всякие сборища с целями, противными государственному порядку или общественному спокойствию. Страна была погружена в пучину молчания и бездействия общественных организаций, в то время как само правительство устранялось от руководства войной. Правда, оно действовало, и действовало в ущерб своей экономике и своим интересам.

31 июля, когда война еще не была объявлена, правительство закрыло Петроградскую фондовую биржу, а вслед за ней прекратили свою деятельность биржи Московская, Рижская, Одесская и Варшавская. Закрыло тайным постановлением, и оно не имело «прецедента в ее истории» [140]. Опасаясь бури, правительство отключило барометр, который мог давать объективную информацию о размахе и силе падения ценных бумаг. А знать это было крайне важно, потому что страна вступала в войну с «огромным государственным долгом – свыше 9 млрд рублей, из которых половину составлял долг внешний» [141].

5 сентября Совет Министров запретил продажу спирта, вина и водочных изделий до окончания военного времени, изъяв из бюджета страны существенную статью дохода. Объявление войны вызвало панику в царском Дворе и она перекинулась в торгово-промышленные круги России. Первые два-три месяца войны прошли под знаком этого тяжелого кризиса, последствия которого так и не были преодолены. В промышленности царила неопределенность и депрессия. Из-за немедленной мобилизации на войну 5-ти миллионной армии остро встал вопрос о недостатке рабочих рук. Ряд предприятий сокращали производство, другие вообще закрывались.

С началом войны прусское окружение царя почувствовало себя как в осажденной крепости и им нужно было искать видимость примирения и согласия с теми слоями русского общества, которое окружало их в столице империи. В это же время, Великобритания и Франция вели бескомпромиссную борьбу с немцами внутри своих стран, как ответную меру на действия германских властей к английским и французским подданным, так и для укрепления в народе веры в победу. Всех немцев: взрослых мужчин и женщин, детей и подростков, английские власти согнали в концентрационные лагеря и держали их там всю войну под охраной. Всех должностных лиц, имеющих родственные корни в Германии, они отстранили от власти и установили за ними неусыпный контроль со стороны своих контрразведывательных органов. Среди отстраненных был и начальник Морского Генерального штаба Великобритании, маркиз, адмирал Маунтбеттен, только за то, что его жена являлась родственницей Гессен-Дармштадского герцогского дома, откуда родом была и русская императрица Александра Федоровна [142]. Война, как считают англичане, не время для проверки на надежность людей; лучше в этом деле перегнуть палку, чем оставить во власти хоть одного врага. Сам король Великобритании Георг V– представитель Саксен-Кобург-Готской династии, в июле 1917 года отречется от германских корней и причислит себя к древней Виндзорской династии [143]. Этот разрыв английских аристократических кругов с германскими имел жестокое продолжение. Весной 1918 года, когда всем воюющим странам Антанты стал ясен сговор лидеров социал-демократической партии России во главе с Лениным, с правительством кайзера Вильгельма II, результатом которого стало свержение Временного правительства и заключение Брестского мира с Германией, вслед за которым большевики приступили к уничтожению русской и немецкой знати, проживавшей в России. В Англии, Франции и Соединенных Штатах Америки поднялась волна возмущения против коронованных особ Германии, которые для своего выживания в войне пошли на недопустимый союз с большевиками России. От имени этих влиятельных кругов президент США Вильсон заявил, что «мы не будем вести переговоры с теми, кто развязал войну», и это было началом конца многовековых династий Гогенцоллернов в Германии и Габсбургов в Австро-Венгрии. [144]