Геннадий Кудий - Русская Атлантида

Видя в Давиде Гродненском своего наиболее опасного врага и не имея сил уничтожить его в открытом бою, крестоносцы решили отомстить иначе. В марте 1324 года три немецких рыцаря, имея при себе более шестисот воинов, тайно прошли к поместью Давида и сожгли его, убив там более трех десятков жителей и слуг, угнав лошадей и скот. Среди погибших, скорее всего, были члены семьи гродненского каштеляна, так как ради убийства нескольких слуг совершать такой опасный набег рыцари вряд ли бы стали. В ответ Давид нанес поражение рыцарям в Мазовии, а в 1326 году с небольшим количеством воинов (1200 всадников и отряд союзного польского войска) предпринял карательный поход на Бранденбург и Франкфурт-на-Одре. Летописец пишет, что «они делали в немецкой земле то же, что крестоносцы делали у нас». Союзники, скорее всего, взяли бы и Бранденбург, если бы Давида в его шатре не убил ударом кинжала в спину польский рыцарь Анджей Горста. Что побудило его пойти на это — неизвестно. Скорее всего, он был подкуплен крестоносцами. Князь Давид погиб в расцвете своих сил и деятельности, не проиграв ни одной битвы. Его судьба в чем-то схожа с судьбой его прадеда — Александра Невского, который тоже всю жизнь сражался с крестоносцами, не проиграл им ни одной битвы и был коварно убит, только не кинжалом, а ядом на пути из Орды на родину. Возможно, не будь этого предательского удара кинжалом, с крестоносцами было бы покончено гораздо раньше Грюнвальда. Давида Гродненского похоронили у стен Гродненского Борисоглебского монастыря, но с его гибелью относительно спокойная жизнь Гродно и Гродненщины, к сожалению, закончилась.

В своей борьбе против Тевтонского и Ливонского орденов Гедимин держался той же политики, что и его предшественник Витень. Сохраняя союз с Ригой, он начал активную переписку с рижским архиепископом через католических монахов (в то время в Вильне уже действовали два католических монастыря — францисканский и доминиканский). Папа обрадовался такому повороту событий и в 1323 году приказал Ливонскому ордену прекратить войну с ВКЛ, а в следующем году в Ригу явились папские легаты. Отсюда они отправили посольство к Гедимину, чтобы условиться насчет введения христианства в Литве. Гедимин очень удивился и потребовал, чтобы ему прочли его же письмо к папе, которое по поручению правителя писал монах Бартольд. По словам В. О. Ключевского, выслушав текст, он заявил: «Я не приказывал этого писать. Если же брат Бартольд написал, то пусть ответственность падет на его голову. Если когда-либо я имел намерение креститься, то пусть меня сам дьявол крестит! Я говорил действительно, что дозволю христианам молиться по обычаю их веры, русинам по их обычаю и полякам — по-своему. Но сами мы будем молиться Богу по нашему обычаю».

Принятие новой католической веры, наверное, способствовало бы сближению Великого княжества Литовского с Западом, развитию его городов, привлечению квалифицированных мастеров и торговцев, в которых молодое государство весьма нуждалось. Умелым дипломатическим шагом литовского правителя в этом смысле тогда стало заключение торговых соглашений с Ливонией (1323) и издание княжеского привилея, позволившего жителям вольных немецких городов переселяться в ВКЛ на льготных условиях. Как бы то ни было, курс на сближение с Западом вызвал недовольство в стране (где начала складываться оппозиция) и противодействие Тевтонского ордена, развернувшего широкую агитацию против соглашения папы римского с Гедимином. В итоге крещение сорвалось, уменьшив тем самым шансы Литвы на установление более мирных отношений Западом.

Тема религии в понимании политики Гедимина, на наш взгляд, вообще очень важна. Конечно, умный князь не мог не осознавать превосходство христианства над язычеством, но принять христианство от католиков — значило вооружить против себя и язычников — литовцев, а также людей «русской веры», которые составляли абсолютное большинство населения княжества. Обратиться же к православию — значило опять-таки отвратить от себя язычников и вместе с тем усилить вражду с немцами-католиками и поляками. В этой ситуации Гедимин, по всей видимости, предпочел внешне оставаться ревностным язычником-литвином, но в то же время оказывать покровительство христианам без различия вероисповедания. Причем католики, страстно желавшие обратить его в свою религию, могли не терять надежды, что это когда-либо случится, хотя родственные связи, скорее всего, склоняли Гедимина в пользу православия (подозреваю, что православным он и был), тем более что большинство его подданных были русские.