Борис Зотов: По следам золотого идола

После войны Пирогов впадает в отчаяние. Он не может больше ждать. Оставив карту и шифрованное сообщение о ней, старик исчезает. Куда? Туда, к сокровищу, куда же еще! Тут я подумал о том, что вряд ли старик добрался до золотой бабы и извлек ее из многовекового забытья - иначе мир знал бы об этом. Скорее, он погиб по дороге, сгинул бесследно...

Я размышлял, а привыкшие к ходьбе ноги послушно несли меня вперед.

Андрей вел группу размеренно, без особой спешки - так, как и полагается в походе, когда впереди, по меньшей мере, полтора-два, а то и все три дня нелегкого пути. Каждый час пути увенчивался малым десятиминутным привалом, а в середине дня был объявлен большой привал и обед. Я поспешил достать из бокового кармана рюкзака тетрадку, чтобы записать результаты своих походных размышлений. Тогда я не видел изъянов в своих логических построениях, всевозможных боковых ответвлений и других, непроанализированных вариантов. Точнее, не хотел об этом думать. Я был почти на сто процентов уверен в единственности своего, так сказать, сценария развернувшихся вокруг идола событий.

Увидев, что я собираюсь писать, президент подмигнул:

- Ребята, давайте освободим нашего Пимена-летописца от хозяйственных дел, а то он напортачит там. Литература - жестокая вещь. Никому нет дела до того, в каких условиях работал автор, какой ценой добывал он материал для своей книги. Если, скажем, на стадионе будут соревноваться бегуны и один из них побежит не в шиповках и майке, а с полной выкладкой, в сапогах и стальном шлеме, то, я думаю, такому бегуну публика будет аплодировать, даже если он не займет призового места... А в литературе все скрыто и о твоих, Вася, муках, кроме нас, никто и знать не будет. Так что уж пиши, голубец, получше там! На результат, на выход, чтоб все было как следует.

Легко сказать - пиши! После хорошей сегодняшней разминки с почти двадцатикилограммовым грузом кровь пульсировала в руке так, что буквы начали плясать и скакать, не желая выстраиваться в слова и строки. Пришлось на несколько минут отложить, чтобы дать себе прийти в норму. Я включил приемник. Шла передача для полярников. Жены, дети, родители полярников говорили для них в микрофон, и радиоволны разносили их голоса по всему Северу. А после каждого радиописьма в эфире звучала хорошая, душевная песня, и я оставил эту волну.

Я подумал о том, как приятно полярникам слышать голоса близких и родных людей; и мне было приятно, что я в какой-то, пусть самой небольшой степени, могу быть уподоблен им: тоже в отрыве от дома, от близких, в безлюдной таежной глухомани. Наверное, и все наши ощущали то же и без обычного шума и смеха слушали передачу.

Когда все кончилось, мы помолчали, и только после солидной паузы выступил Митя Липский.

- Все-таки до чего все люди одинаковы: и слова, и мысли, и чувства как из-под одного пресса.

Лучше уж не комментировал бы он эти радиописьма. В чем-то он, конечно же, прав, но есть случаи, когда с этой правдой лучше не вылезать. Митяй этого не чувствует - когда надо говорить, а когда лучше промолчать. Натура у него, у поросенка, такая.

То, что он хороший товарищ, он доказал; доказал, что не шкурник, и, если надо, готов головой рисковать, в огонь полезть. Буквально доказал. Но при всем при этом не может он не умничать: видать, намного он опередил нас, грешных, в умственном развитии и, чуть-чуть скучая с нами, позволяет себе изгиляться. Но ведь Андрей еще умнее его, а вот ведь не позволяет себе такого. Как так?

ЗАПИСЬ 3

Шли, шли и дошли, добрались-таки до Большого Тимана. На ночлег расположились в роскошном пихтаче. Соорудили такие пружинно-мягкие постели, что сам черт теперь нам не брат, - выспимся на славу! Хотя мне лично не так повезло: моя очередь дежурить - третья, значит, спать всего четыре часа, ну а перед подъемом, может, еще часок-другой удастся добрать, в общем, ночь разбита.

Поэтому, я чувствую, сегодняшняя моя запись будет рекордно короткой. Все-таки, едва мы пришли на место, я не утерпел, поднялся на ближнюю лысую вершину, осмотрелся. Прежде всего посмотрел, сколько мы, на глаз, отмахали. И хотя не особенно высоки те хвойные леса, которыми мы шли на Тиман, редко выше пяти-семи метров, - место предыдущей стоянки разглядеть не удалось. Лес и лес, и все тут. А оттуда ведь Тиман был виден хорошо! Особенно вот эта живописная группа сильно выветренных камней-столбов, которая и служила нам ориентиром.

Ну а на востоке, куда нам предстояло сделать завтра последний бросок, ландшафт казался более разнообразным. Там были и зеленые холмы, и желтые выходы каменных пород, и серо-голубые блюдца озер или заболоченных участков. Если мы идем правильно, то завтра к обеду должны попасть на место, обозначенное на пироговской карте заветным крестиком и пока еще не расшифрованным словом БЛИЗ!