А Спиридович: Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 годов

Наука же говорит о болезни Наследника следующее: "Может быть Его Высочество проживет и дольше, чем мы с вами, Ваше Величество, но может и умереть каждую минуту от самой простой незначительной случайности. Таково свойство его болезни".

Государь стал говорить, как он будет жить с Наследником после отречения. Сергей Петрович высказал сомнение, чтобы новое правительство согласилось на оставление Алексея Николаевича в семье Государя и высказал предположение, что, по всему вероятию, ему придется жить в семье регента - В. К. Михаила Александровича. Государь выразил крайнее удивление, что это может случиться и затем решительно заявил, что он никогда не отдаст своего сына в руки супруги Великого Князя, причем выразился о ней очень резко.

На этом разговор и окончился. Расстроенный, с глазами красными от слез, Сергей Петрович вернулся в свой вагон и сказал кое-что из своей беседы с Государем и о его твердом решении отречься. Но самому С. П. Федорову было уже ясно, что Государь откажется от престола и за сына, чего свите, конечно, он не счел возможным сообщить.

После ухода лейб-хирурга Федорова, Государь пригласил к себе графа Фредерикса. Выйдя от Государя, граф передал генералу Нарышкину приказание взять у Рузского телеграммы об отречении и вернуть их Его Величеству. Нарышкин пошел и на этот раз принес телеграммы и вручил их Государю.

В этот период времени у Государя Императора стало созревать решение отказаться от престола и за своего сына, почему Государь так категорически потребовал вновь вернуть ему его телеграммы.

Безнадежное в смысле выздоровления состояние здоровья Наследника, в чем его откровенно убедил С. П. Федоров, а затем и боязнь лишиться сына и передать его в чужие руки побудили Государя отказаться от престола и за Алексея Николаевича.

Перед чаем Государь вышел прогуляться с флигель-адъютантом герцогом Лейхтенбергским. Государь казался спокойным, точно ничего особенного не произошло. Его Величество приветливо отвечал тем, кто отдавал Ему честь. Так приветливо и даже с улыбкой приложил Государь руку к папахе, отвечая генералу Дубенскому, который стоял на подножке своего вагона. Дубенский знал уже об отречении и потому спокойствие Государя необычайно поразило его. Он не мог понять этой необыкновенной, сверхчеловеческой выдержки. Эта выдержка поразила тогда и Федорова, она поразила и генералов-отступников. Взволнованный Дубенский даже склонен был видеть тогда что-то вроде легкомыслия.

В 5 часов вся свита собралась к чаю. Государь пришел раньше некоторых. Государь был ровный и спокойный, как всегда. Поддерживался обычный, ничего незначащий разговор, который всем казался тягостным и неестественным.

Стараясь прочитать что-либо на лице Государя, флигель-адъютант Мордвинов писал позже: "Только по его глазам, печальным, задумчивым, как-то сосредоточенным да по нервному движению, когда он доставал папиросу, можно было чувствовать, насколько у него тяжело на душе." После чаю Государь удалился к себе в вагон.

Его Величеству была принесена от генерала Рузского запоздалая телеграмма генерала Сахарова, по адресу Рузского, следующего содержания: "Генерал-адъютант Алексеев передал мне преступный и возмутительный ответ председателя, Государственной Думы Вам на высокомилостивое решение Государя Императора даровать стране ответственное министерство и пригласить главнокомандующих доложить Его Величеству через Вас о решении данного вопроса в зависимости от создавшегося положения.

Горячая любовь моя к Его Величеству не допускает душе моей мириться с возможностью осуществления гнусного предложения, переданного Вам председателем Гос. Думы. Я уверен, что не русский народ, никогда не касавшийся Царя своего, задумал это злодейство, а разбойничья кучка людей, именуемая Государственной Думой, предательски воспользовалась удобной минутой для проведения своих преступных Целей.

Я уверен, что армии фронта непоколебимо встали бы за своего державного вождя, если бы не были призваны к защите родины от врага внешнего и если бы не были в руках тех же государственных преступников, захвативших в свои руки источники жизни армии.

Таковы движения сердца и души. Переходя же к логике разума и учтя создавшуюся безысходность положения, я, непоколебимо верноподданный Его Величества, рыдая, вынужден сказать, что, пожалуй, наиболее безболезненным выходом для страны и для сохранения возможности биться с внешним врагом, является решение пойти навстречу уже высказанным условиям, дабы промедление не дало пищу к предъявлению дальнейших, еще гнуснейших притязаний. Яссы. 2 марта. No 03317. Генерал Сахаров".