Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Бюрократия состояла из нескольких ступеней: подьячих нескольких разрядов, дьяков и думных дьяков. Хотя все они и работали вместе с военными служилыми людьми (бояре и дворяне) в московских приказах и воеводских избах, эти два социальных слоя никогда не смешивались. Даже когда представители военно-служилых групп становились чиновниками в XVII веке, сохранялось их социальное превосходство над остальными бюрократами. Дьяки и подьячие были исключены из клановой системы иерархических взаимоотношений (местничество) [119], а боярские и дворянские семьи не заключали с дьяческими семьями брачных союзов. При кремлевском дворе подчиненный статус бюрократии был отмечен символически: Григорий Котошихин в 1660-х годах сообщал, что думные дьяки во время заседания Боярской думы стояли, в то время как бояре (и окольничие) сидели. Это статусное отличие проявлялось и в том, как следовало входить в Кремль – представители высшего слоя перед тем, как спешиться или покинуть свой экипаж, чтобы пройти остаток пути пешком, могли проехать гораздо дальше, чем дьяки, а подьячим низших разрядов вообще запрещалось въезжать в Кремль верхом. Лишь в 1680 году думным дьякам разрешили писать свой патроним с «вичем», что было большой честью. Несмотря на это, бюрократы обладали престижем и статусом, ставившими их выше других групп населения: по Соборному уложению 1649 года дьяки и думные дьяки получали за бесчестье значительную компенсацию [120].

Прохождение трех стадий чиновничьей карьеры занимало у подьячих десятилетия с момента поступления на службу, после чего они могли надеяться на пожалование в дьяки. Это удавалось сравнительно немногим – Наталья Демидова подсчитала, что количество дьяков в приказах и провинциальных учреждениях оставалось скромным, увеличившись с 78 в 1626 году до 154 в 1698 году, в то время как между 1640-ми и 1690-ми годами количество подьячих умножилось с 1535 до 4538. Совсем немногие дьяки достигали думного чина: от двух-трех думных дьяков в начале XVII века до примерно одиннадцати в конце столетия [121].

Думные дьяки выполняли дипломатические поручения, участвовали в принятии законов и в работе Думы бок о бок с боярами. Дьяки заведовали работой своих приказов или одного из внутренних подразделений большого приказа. Статистика показывает, что карьера половины дьяков в XVII веке целиком прошла только в одном приказе, а четверть работала только в двух [122]; тем самым они вырабатывали навыки и получали знания, достаточные для того, чтобы единолично решать большинство вопросов. Некоторые иностранные наблюдатели высоко оценивали их деятельность. Врач Алексея Михайловича, доктор Сэмюэль Коллинс, который жил при дворе несколько лет в 1660-х, замечал: «Каждая область имеет свой Приказ, где председательствуют: Боярин (или Лорд) и Дьяк (или Канцлер), под начальством которого находятся многие писаря (Clerks). Дьяк – представитель Боярина, так же как Боярин – представитель Царя». Джон Перри, писавший свой труд в 1710 году, считал, что приказные де-факто являлись независимыми судьями: «В этом Присутствии, вместо судей, заседали Дьяки или Канцлеры (Diacks or Chancellors); обязанность их заключалась в том, чтобы выслушивать и решать дела… и от времени до времени отдавать отчет в своих действиях тому из Господ, под начальством которого они действовали; вышеозначенные Господа редко сами приходили в Палаты, чтоб выслушивать дела. Дьяки представляли им вопрос в той форме и в том свете, как желали…» [123]

Коллинс и Перри поняли все верно: «бояре» или воеводы из правящего класса представляли царя, в то время как бюрократы обладали значительной судебной компетенцией и властью.

Юридические знания распространялись из Москвы в уезды благодаря тому, что в города в помощь воеводам назначались дьяки, обучавшие подьячих и руководившие ими. Демидова пишет о «большой мобильности» подьячих, «переводившихся во временные приказы, посылавшихся с административными заданиями в города, в полки и посольства» [124]. Мэттью Романиэлло изучил мобильность в рамках группы подьячих (около 300 человек), служивших в Казанском уезде. В ходе карьеры большинство работало в различных провинциальных центрах, и более половины были повышены и приняты на службу в московские приказы, где нашлось применение их навыкам (в военной, налоговой и судебной отраслях) в той же или даже в большей степени, чем их знание работы на местах. Рассмотренные нами дела также показывают подобную мобильность: в 1701 году подьячий Разрядного приказа был наказан за взяточничество; расследование установило, что он начал свою карьеру в воеводской избе в Белгороде, потом получил повышение и стал служить с мая 1699 года в Москве. Как отмечалось в главе 1, делопроизводственные стандарты также перемещались из Москвы в провинцию; они проникали даже в переписку землевладельцев со своими поверенными в поместьях, как это видно из письма Б.И. Морозова («И как к тебе ся моя грамота придет, и тебе б…») и ответа ему поверенного, который уничижительно называет себя полуименем [125].