Владимир Шигин - Бастионы русской славы

Минуло время, и Алексей Федотович сам уже стал вице-адмиралом и кавалером многих орденов. Являясь одно время Архангелогородским генерал-губернатором, он, несмотря на это, подолгу жил в своем петербургском доме на Фонтанке. Именно тогда у Клокачевых часто останавливались их близкие и хорошие друзья – семья Пушкиных и их юный сын Саша, затаив дыхание, слушал длинными вечерами рассказы старого адмирала об огромной Ахтиарской бухте, о первой зимовке на необжитом берегу, об основании города и порта на месте легендарного Херсонеса…

Алексей Федотович Клокачев

Федот Алексеевич Клокачев успел, между тем, подробно осмотреть всю Ахтьярскую бухту и поручил капитан-лейтенанту Берсеневу выверить уже сделанный ей промер и с возможной точностью нанести на карту ситуацию окружных берегов. Такая карта 13-го июля 1783 года представлена была им в адмиралтейств-коллегию, где она и послужила руководством ко всем последующим соображениям по устройству в Ахтиарской бухте нашего военного порта. Все бухты, вдающиеся в южный берег Инкерманского залива, к тому времени еще не получили определенных названий, а потому на карте Клокачева все они еще безымянные. Чтобы хоть как-то отличать их между собой их стали именовать в соответствии с производимыми там работами. Таким образом, бухта, где килевались одинцовские фрегаты, названа была «Киленбалкой», следующая, не глубоко вдавшаяся впадина в берег, где самые большие суда могли плотно подходить к земле, получила название «Корабельной» бухты; следующая, большая, названа была «Южной» бухтой или, собственно, «Гаванью»; затем малая, где складывались порох и снаряды – «Артиллерийской»; та, где был устроен карантин, «Карантинной бухтой» и так далее.

Молодой инженерный полковник Корсаков, приглашенный Потемкиным для устройства южных крепостей, предложил проект дока для Севастополя. Остроумие этого проекта заключалось в том, что вода должна была собираться в бассейн для шлюза из горных источников и могла служить водным запасом при осаде города.

Проект Корсакова рассматривался Екатериной, был одобрен и передан в адмиралтейскую коллегию. Потемкин считал необходимым осуществить его в ближайшее время.

Начальником эскадры, стоящей в Большом заливе, по отбытии вице-адмирала Клокачева оставался контр-адмирал Томас Макензи. Ему были поручены портовые сооружения.

Меж тем наступила глубокая осень и даже в тихой бухте шла зыбь от неспокойного моря, а две тысячи человек команды качались в своих парусиновых ложах или мерзли в береговых землянках. Больные лежали вповалку в дощатом сарае, и «гнилая горячка» начала косить людей. Нужен был карантин. Нужен был и водопровод для свежей воды, потому что команда, как правило, пила воду из мелких колодцев, вырытых близ гавани, и вода эта была очень плохая. Провиант и снаряжение, выгруженные с транспортов, мокли под дождем и разметывались ветрами. Весной ожидали прихода второй большой эскадры, об устройстве которой, казалось, не стоило, и помышлять: не было ни лесу, ни кирпича, ни цемента. Мекензи докладывал в адмиралтейство, что «лесов и материал весьма задумывали» и «юная колония без повеления, без денег, без плану, и без материалов составила из себя городок…»

Не только мастеровитые матросы, отобранные плотники, столяры, каменщики, штукатуры, охотно и сами от себя делали свое дело, но и остальные, все, кого не точила болезнь, и кто не был на вахте, стремились на береговые работы. Корабли «Азов» и «Хотин», фрегаты «Храбрый», «Перун», «Поспешный», «Скорый», «Стрела», «Вестник», «Легкий», «Крым» и «Победа» с рассвета высылали на берег свои команды. Явились сюда и беглые помещичьи люди, и отпущенные солдаты. Среди них были и олонецкие каменотесы, и белорусские землекопы, и галичские плотники со своим нехитрым снаряжением: пилами, топорами, шпунтами и молотками. Все эти пришлые составили с матросами единую семью севастопольцев, да так и остались в созидаемом городе.

Веками безмолвные берега и прилежащие долины теперь гомонили до поздних сумерек, и этой воли к созиданию не могло остановить ни петербургское, ни местное начальство. На рейде стоял тот особый гул портовой стройки, в котором соединились грохот дробимых камней, визг пил, удары топора и над всем этим – все заполняющий, хотя и негромкий, мерный рокот моря. Матросы ворочали глыбы, мерзли в студеной воде и взрыхляли землю, которая еще не ведала лопаты. Они были изыскателями, грузчиками, ломовой силой, строителями и художниками. Не зная этой земли, они находили все, что им было нужно: известь, песок, глину, камень и лес. Поднимаясь вверх по незнакомым, путаным тропкам, они попадали в дикую чащу. Исцарапанные, изодранные шипами, колючками, крючковатыми сучьями, они достигали высот, где росли изрядные деревья, годные для плотников и столяров. Ровный лес был драгоценностью. Целыми днями люди бродили по берегам бухт в поисках полезных предметов, которые иногда дарило им море. Обрывок веревки, старый крюк, корабельные доски – все было нужно.