Билл Бауринг - Деградация международного правового порядка? Реабилитация права и возможность политики

В главе 5 критически рассматривается работа одного из наиболее яростных критиков международного права, Сьюзен Маркс. Ее новаторская работа приводит меня к критике философа, к которому я испытываю уважение и симпатию, Юргена Хабермаса. Я утверждаю, что его постмарксистская попытка теоретического и практического согласования есть сама по себе пагубная идеология в том смысле, что она затушевывает конфликт, лежащий в основе мирового порядка.

После этого я разъясняю собственную позицию по международному праву и правам человека, совершая необходимый следующий шаг от аргументов главы 1. В главе 6 представлена моя собственная попытка выработать «содержательный», аристотелевский – под этим я подразумеваю марксистский – взгляд на права человека, основанный в значительной степени на аргументах относительно происхождения в теории и на практике ключевого права системы ООН и «третьего поколения» прав человека. Я проделываю это в ходе полемики (имеющей педагогическое значение) с ведущим современным аристотелевцем, Аласдером Макинтайром. Я начинаю, естественно, с его книги «После добродетели» 33 33 Макинтайр (2000). , содержащей отрывок, цитируемый ныне как пример «нигилизма в отношении прав человека». Но в действительности за два года до публикации этой книги Макинтайр прочитал лекцию, в которой заявил:

Именно потому, что естественные права – философская фикция, политические воззвания к естественным правам всегда систематически вводят в заблуждение… В их использовании, как это было с самого начала, проявляется некоторый недостаток принципа… В этом театре абсурда, Организации Объединенных Наций, права человека есть идиома наподобие хороший, плохой, злой 34 34 Maclntyre (1983) p. 19. .

Представив собственную позицию, я перехожу к рассмотрению некоторых других современных критиков прав человека.

В главе 7 я полемизирую с двумя ведущими современными исследователями, представившими особенно резкие вызовы дискурсу и практике прав человека, Славоем Жижеком и Аленом Бадью. Однако моя критичность не заставляет меня сразу отвергать их аргументы. Напротив, их радикальные предложения разрабатываются для восстановления возможности политики. Именно в обновлении политики, как мне кажется, права человека также вновь обретают свой скандальный символический резонанс и материальность. В главе 8 рассматриваются, напротив, два довольно дружелюбных – на первый взгляд – критика прав человека: Костас Дузинас и Колин Перрин. Однако мое прочтение их работы, весьма интересной и важной, имеет более острую грань. На мой взгляд, ни один из этих ученых не ведет тему прав человека никуда, кроме тупика. Особенно удивляет последний теоретический «поворот» Дузинаса.

От этой темы я перехожу в главе 9 к углублению критики методологического индивидуализма в теории прав человека, и в особенности прав меньшинств. Как и в других, в этой главе я заявляю о себе как последователе не только марксизма, но также и раннего критического реализма Роя Бхаскара. Объект моей критики – широко распространенное нежелание специалистов по правам человека признавать существование групп и групповых прав.

Глава 10 посвящена другому аспекту борьбы вокруг содержания прав человека, который особенно актуален в Великобритании. Предмет моего интереса здесь – социально-экономические права и чрезвычайная аллергия на них, которая обнаруживается в мире Общего права. В то же время я утверждаю, что мой содержательный, исторический подход восстанавливает это часто игнорируемое «второе поколение» прав на их надлежащем месте по соседству с гражданскими и политическими правами, закрепленными во французской Декларации 1789 г. Права меньшинств – еще один актуальный и крайне политизированный аспект прав человека и международного права. Именно здесь взаимодействие с политической наукой становится необходимым.

В главе 11 приводится еще один пример того, как теория и практика прав человека проблематизируются на каждом шагу. В данном случае объектом моей критики является вопрос о «правовой трансплантации», который логически следует из частого осуждения дискурса прав человека как безнадежно западного.

Это подводит меня к заключению.

В этой главе я готовлю почву, исследуя исторические корни того, что является для меня самым значительным достижением послевоенного международного права, – права народов на самоопределение 35 35 У меня ни в коем случае не единственная радикальная интерпретация – см. также: Anghie (2007); Knop (2002). Энги утверждает, что колониальная конфронтация была центральным моментом для формирования международного права и, в частности, его основной концепции, суверенитета. Кноп c феминистской точки зрения стремится перейти от артикуляции права к его интерпретации – для нее практика интерпретации вовлекает и освещает проблему разнообразия, поднятую исключением многих групп, которые наиболее затрагивает самоопределение. . Мой тезис состоит в том, что оно было интегрировано в международное право в контексте Русской революции, в ходе теоретической и практической борьбы до и после Октября 1917 г. От этой темы я перехожу к анализу противоречий советского международного права и, неизбежно, к вопросу о возможности марксистской теории международного права. Этот раздел принимает форму уважительного разбора работы Чайны Мьевиля, книга которого «При столкновении двух равных прав» – наиболее ценный недавний вклад в этой области. Наконец, я противопоставляю советскую теорию международного права, до мозга костей позитивистскую, советской практике. СССР оказал крайне важную поддержку антиколониальному движению, при этом безжалостно подавляя отклонения внутри советского лагеря.