Используя «диалектический» подход для объяснения «все более напористого этнического национализма среди нерусских меньшинств», она показывает, как «мощные объединяющие силы… высвобожденные в процессе индустриализации и сопровождаемые распространением всеобщего образования и интенсивной социализации» наталкивались на «сдерживание федеральной административной системы», которая «охраняла территориальное местоположение и формальные этнокультурные институты почти всех меньшинств, тем самым сохраняя основу для потенциальных проявлений национальных отношений». Усматривая различие между «ортодоксальным» и «неортодоксальным» национализмом в том, что первому было позволено существовать внутри системы, а второй выступал за выход из нее, независимость и/или отказ от идеологического уклада системы, — она показала, как местные этнические элиты в республиках искали «источники легитимности в собственном уникальном национальном наследии» и налаживали связи с собственной национальностью посредством искусного манипулирования дозволенным «национализмом». Упрочение этнической власти и самосознания во многих (хотя, конечно, не во всех) нерусских республиках сдерживалось «постоянной политической, экономической и культурной гегемонией великорусского большинства и национальным шовинизмом этой группы по отношению к национальным меньшинствам». Каковы бы ни были цели режима, в действительности национальная сплоченность крепла, проявлений национализма становилось все больше, и они были «готовы вступить в противоречие с политикой партии» {13} . В следующем десятилетии появилось столько работ политологов по национальному вопросу, что в 1984 г. Гейл Лапидус вынуждена была начать свою замечательную статью по национальному вопросу с извинения, что снова обращается к этой заезженной теме {14} .
Тем не менее сдвиг в теоретической литературе по вопросам национализма и наций, начатый в 1950–1960-е гг. работой Или Кедоури, Эрнеста Гелльнера и Карла Дойча и ставший в середине 1990-х гг. господствующим взглядом среди специалистов, изначально имел скромный резонанс среди советологов и почти никакого среди изучавших историю СССР. Из тенденции считать нации древними естественными структурами человеческой расы, обладавшими глубинной преемственностью, выходящей в современность и лежащей в основе политического национализма, аналитики выработали модель наций как современных общественных и культурных конструкций. Новейший подход к вопросу национальности утверждает, что, будучи далеко не естественным компонентом таких человеческих отношений, как, например, кровное родство или семья, национальность и нация созданы (или изобретены) в результате сложного общественно-политического процесса, формирующую роль в котором играют интеллектуалы и активисты наряду с более широкими общественноэкономическими силами. Нации, будь они продуктом вредных идей (Кедоури) или функциональным требованием индустриализма (Гелльнер), или результатом нарастающей «социальной коммуникации» (Дойч), мыслятся здесь продуктами человеческого вмешательства, которые только в XIX–XX вв. обрели мощный резонанс среди народных масс {15} . Эти авторы полагают, что скорее национализм породил нацию, чем наоборот.
В своей преимущественно нетеоретической трактовке национальности, впрочем, во многом не лучшей, советологическая мысль приняла здравый взгляд на национальность, как относительно поддающийся наблюдению, объективный феномен, основанный на общности языка, культуры, общих мифах о происхождении и родстве и, пожалуй, территории {16} . Взрыв национализма в эпоху Горбачева произошел именно тогда, когда набирали силу новые теории национализма, инициировавшие второй сдвиг парадигмы. СМИ и некоторые ученые объясняли это событие по старинке, как новое пробуждение подавленных чаяний и интересов, — так вода выкипает из чайника, если с него сняли крышку (или крышка слетела, не выдержав давления) {17} .
Впрочем, гораздо интереснее то, что была сделана попытка объединить новый подход в общественных науках к национальности с информированным историческим исследованием. Политологи Филипп Редер и Роджерс Брубейкер выступили с институционалистским анализом, подчеркивая роль созданных большевиками национальных институтов и элит в сохранении национального сознания и обеспечении институтами, позволявшими производить быструю националистическую мобилизацию {18} . Историки Рональд Суни и Юрий Слезкин, используя материал собственных изданных ранее монографий, нарисовали детальную картину того, каким образом большевики поощряли национальное сознание масс {19} . Данный сборник представляет собой работу, проделанную первым поколением ученых и основанную на архивных исследованиях вопроса о национальности и империи первой половины советского периода {20} .
Читать дальше