Михаил Кубланов - Иисус Христос — бог, человек, миф?

Крупный римский чиновник, наместник провинции Вифиния в начале IV в. Гиерокл, фрагменты сочинения которого сохранились у христианских апологетов Евсевия и Лактанция, также ведет огонь лишь против обожествления Иисуса, указывая на то, что античный мир знал много людей, творивших чудеса. Одним из примеров такого рода может служить жрец бога Асклепия Аполлоний Тианский, младший современник евангельского персонажа. «…Аполлоний, — говорит Гиерокл, — совершил такие же или даже более великие дела» [154] Цит. по кн.: А. Ранович. Античные критики христианства, стр. 175. . Однако образованные «язычники» оценили Аполлония лишь как угодного богу человека. Что касается деяний Иисуса, то о них «раструбили Петр и Павел и кое-какие близкие им лица». Таким образом, Гиерокл, развенчивая божественность Иисуса, не оспаривает, однако, историчность самого этого персонажа.

Аналогичной позиции придерживается и император Юлиан, написавший сочинение в трех книгах «Против христиан» [155] Там же, стр. 203, 222 и др. .

Таковы различные по своей научной и исторической ценности свидетельства источников. Они подводят нас к вопросу, который сам по себе имеет лишь второстепенное значение для истории происхождения христианства, но тем не менее на протяжении двух столетий был предметом многочисленных дискуссий.

В 1956–1959 гг. в советской научной литературе возникла полемика по вопросу об историчности Христа. Поводом послужила книга английского историка христианства, коммуниста А. Робертсона, вышедшая в русском переводе в 1956 г. В предисловии к ней советский исследователь С. И. Ковалев, положительно оценивая ее антиклерикальный характер и марксистскую методологию, отмечает, однако, как серьезный недостаток признание Робертсоном историчности Иисуса из Назарета.

Правда, Иисус Робертсона — всего лишь ничтожное «материальное» зерно в отвалах евангельских мифов. «Каким-то образом, — пишет автор, — некогда исторически существовавший человек, о котором нам известно крайне мало, но о реальности существования которого мы можем заключить на основании свидетельств Тацита и Талмуда и анализа синоптических документов, сделался объектом явно мифических рассказов — рассказов о воплотившемся боге, о непорочном зачатии, о таинственной смерти, погребении и воскресении…» [156] А. Робертсон. Происхождение христианства, стр. 139. На это С. И. Ковалев замечает, что поскольку в концепции А. Робертсона о происхождении христианства это признание никакой роли не играет, то для чего же нужен историку «исторический Иисус?» [157] Там же, стр. 9. .

Далее, рассматривая одно за другим приводимые Робертсоном доказательства, автор предисловия противопоставляет им свои контраргументы.

Первым хронологическим свидетельством в пользу историчности Христа Робертсон считает приводившиеся нами выше строки историка Светония, где тот в связи с биографией императора Клавдия [158] Светоний. Клавдий, 25. говорит об изгнании из Рима иудеев, называя при этом некоего Хреста.

С. И. Ковалев замечает, что распространенное греческое имя Хрест (Chrestus) не однозначно христианскому Христос (Christus). Кроме того, он не допускает, чтобы через 10–15 лет после традиционной даты смерти Христа в Риме могло быть много его последователей.

Другой аргумент Робертсона — свидетельство Тацита. Описывая события в Риме в связи с пожаром 64 г. н. э., Тацит говорит об уловке Нерона, который, чтобы отвлечь от себя подозрения в поджоге города, обвинил людей, называемых чернью христианами. Затем Тацит поясняет, что название это происходит от имени Христа, который положил начало этому «пагубному суеверию» и был казнен прокуратором Понтием Пилатом в правление императора Тиберия [159] Тацит. Анналы, XV, 44. .

С. И. Ковалев выдвигает против этого отрывка из Тацита ряд возражений. Он говорит, что трудно представить себе, чтобы так рано, при Нероне, название «христиане» было широко распространено, и замечает, что «Христос» — имя не собственное, а нарицательное. Представляется странным, чтобы Тацит, прекрасный знаток греческого языка, не понимал этого. Ковалев говорит далее, что непонятно, почему Тацит упоминает второстепенного во всех отношениях Понтия Пилата, непонятно, в чем признавались христиане — в поджоге или в христианстве, и, наконец, неправдоподобна опенка их количества как огромного для столь раннего времени.