Николай Непомнящий - 100 великих тайн Второй мировой

Катарство было крайней формой христианской ереси. Оно зародилось на земле, отмеченной сильной духовностью и утонченной культурой, каких было мало в средневековой Европе, и вышло из целого потока противоречивых религиозных учений, от присциллианской мистики до визиготского аррианства, попав под косвенное влияние богумильских миссионеров первых веков второго тысячелетия. Исходя из стремления вернуть христианству его изначальную чистоту, не загрязненную земной властью, которую присвоила себе римская церковь, катары – а «катарос» значит «чистый» – дошли до самой крайности в своей трактовке Добра и Зла, объявив, что Творение было делом рук не Бога, а Демиурга, который замыслил его несовершенным и полным ошибок, и тем самым намеренно вверг человечество в грех и оставил его жить в нем. Этот неправильный мир должен был, по их мнению, исчезнуть. И настоящий, чистый, совершенный мессия должен способствовать этому исчезновению, делая так, чтобы его собственная жизнь закончилась сознательным уходом и объединением с Богом, который его и создал.

Отто Ран

Эта последняя практика называлась «Терпение», и хотя вовсе не все верующие были обязаны ей следовать, тот, кто выбрал смерть, рассматривался как святой, достойный величайшего почитания. Поэтому многие катары, вместо того чтобы спасаться от огня инквизиции, принимали его с радостью убежденные, что такое мученичество приблизит их к вечной жизни вместе с Богом.

Читая книгу Рана, понемногу замечаешь, как ее автор подбирал документы, из попавших ему в руки отыскивая те, что были способны поддержать идею, давно и прочно утвердившуюся в его голове. Он сортировал всю информацию, извлекая данные, относящиеся к легенде о Граале, которая и так была не чем иным, как прикрытым некоторым флером символизма пангерманизмом, выраженным еще Эшенбахом. И, конечно же, легенда была как нельзя кстати политическому движению, которое зарождалось, пока Отто Ран находился в Аквитании, и к которому он присоединился, едва узнал о его успешном распространении: национал-социализму.

Сохранился документ-поручительство, который Отто Ран выпросил лично у Генриха Гиммлера, едва был опубликован его «Крестовый поход», что в скором времени он будет принят в СС – элитные отряды нацизма. Личные свидетельства и письма к одному из друзей вроде бы защищают Рана от обвинения в добровольности такого политического выбора, указывая на немалое жалованье, которое ему предложили и на его экономические трудности в то время, но некоторые пассажи его труда, неожиданные намеки на конкретную символику и явный политический уклон в самых ключевых вопросах, могущих помочь разобраться в катарстве, указывают на то, что Ран манипулировал историей, когда факты не вписывались в его идеологическую схему.

Так было с его отстаиванием как катарских доисторических граффити в пещерах Сабарты, с поддержкой гипотез о подземных культах и эзотерических обрядах катаров, которые так и остались бездоказательными; равно как и явное избегание других важных вопросов, как, например, о еврейской общине Лангедока (аквитанские иудеи и были создателями мистической каббалы), с которой поддерживали контакт еретики. Катарскую историю он поставил на службу своему стремлению перейти в ряды «индогерманцев» – вершины, как считалось, духовного и физического развития людей Земли.

И одним из символов их была чаша Грааля. Но не та, которую держал в руках Иисус, и даже не та, которую искало рыцарство «круглого стола», но Грааль чистого государства как универсальный символ знания и власти: тот самый, в котором, как и в Копье Судьбы, так нуждался нацизм и лично Гитлер.

Остается признать, что Отто Ран, начавший свою исследовательскую деятельность с разгадывания скорее всего фальшивой тайны, закончил тем, что сам превратился в загадку, и манипулировал своим образом точно так же, как он раньше манипулировал реальностью, которую изучал. Его жизнь, начиная с активного участия в нацистском движении, превратилась в ряд поступков столь же подозрительных, как и его выводы из всей этой аквитанской авантюры, с самого предположительно случайного написания его второй и последней опубликованной книги «Двор Люцифера», вплоть до его собственной смерти, случившейся по официальной версии 13 марта 1939 года, в возрасте 35 лет, при особых обстоятельствах, заставляющих вспомнить катарское «Терпение».