В. Громов - Искусство расследования преступлений

Конечно, можно было взять под сомнение правильность и точность показаний свидетелей из числа близких товарищей Байкова; оставались некоторые провалы времени, относительно которых имелись лишь голословные заверения самого Байкова. Личность же его внушала известные подозрения.

Искусство расследования в данном случае проявилось в том, что оно не стало на чрезвычайно опасный и скользкий путь предвзятости и односторонности, и одновременно с проверкой возникшего подозрения против Байкова и вообще версии об убийстве Лебедевой вне ее квартиры, занялось проверкой и другой гипотезы, не совершено ли убийство Лебедевой в самой квартире. Расследование поставило перед собой вопрос: когда и кто последний раз видел Лебедеву живую в доме, где она жила, когда и при каких обстоятельствах и по чьему заявлению произведена выписка ее из домовой книги. Не теряя времени, 31 марта, в то самое время, когда так напряженно производилась поверка возникших подозрений против Байкова, допрашивается и управляющий домом гр-н Воронин, из показаний которого выясняется, что об исчезновении Лебедевой ему было заявлено Бандейкиной и Шершовой 25 марта и вечером того же дня ему и была последними предъявлена находящаяся в деле записка Лебедевой.

Если мы вспомним, что, по показанию Бандейкиной, записка эта, якобы, выпала из кармана ее пальто, принесенного мальчиком, лишь 27 марта, т. е. на 2 дня позже предъявления ими записки Воронину, то легко будет понять, какую громадную, можно сказать, решающую улику удалось добыть угрозыску благодаря всестороннему и инициативному характеру произведенного расследования.

Но точна ли дата, названная свидетелем? Нет ли тут тех непроизвольных ошибок, которые немало и неизбежно встречаются в свидетельских показаниях в виду ограниченности памяти, способности воспроизведения и т. д. Необходимо было проверить точность этой даты, необходимо было уделить серьезное внимание происхождению записки. И это было сделано путем сличения записки с записной книжкой, найденной в комнате Лебедевой. Оказалось, что она вырвана из этой книжки, на что ясно указывали и объем, разрыв листов и их окраска.

Метод расследования здесь поучителен и еще в одном отношении. Как мы видели, на фоне в общем правдоподобного, на первый взгляд, показания Бандейкиной имелось одно звено слабое, один момент, вызывавший сомнение — это история с принесением записки. Вот в это слабое звено расследование и «ударило», и оно, действительно, порвалось при проверке, а вместе с ним вскрылась и вся завеса. Ясно, что этот метод имеет не одно лишь специфическое значение в обстановке данного казуса. Он имеет и должен иметь более широкое применение. Он коренится в необходимости критического отношения к показаниям допрашиваемых лиц и в необходимости тщательной проверки того, что в этих показаниях сомнительного и в то же время имеет существенное значение для дела. Такая поверка часто проливает яркий свет на дело.

И, действительно, под давлением улик, сначала Шершова, а затем и Бандейкина сознались в убийстве Лебедевой.

Убийство, по объяснению Шершовой и Бандейкиной на дознании, произошло при следующих обстоятельствах.

«…В 1922 году Лебедева нашла себе комнату в д. № 15, по Б. Садовой ул., и попросила Шершову переехать к ней, так как опасалась, что ее уплотнят. Там же жил с ними сожитель Лебедевой — Фирсов, вскоре арестованный. После того их из этой квартиры выселили вследствие того, что Лебедева занималась проституцией. Лебедева подыскала квартиру в Трехпрудном пер. Сильно потратившись на ремонт таковой и задолжавшись, она сдала одну комнату в наем Крыловой, а затем Бандейкиным. При этом Лебедева продолжала заниматься проституцией, но домой к себе мужчин не водила. Шершова ходила стирать белье и занималась стиркой на дому. На почве крайней нервности и вспыльчивости Лебедевой у нее происходили с ней частые скандалы, во время одного из которых Лебедева поклялась, что убьет Шершову. Последняя ссора произошла 22 марта, около 7 часов вечера, и началась из-за того, что Лебедева, возвратившись из тюрьмы после свидания с мужем, начала упрекать Шершову за то, что она не приготовила ей обеда. Выведенная из терпения Шершова, по ее показанию, в порыве злости и гнева схватила топор и обухом его ударила по голове Лебедеву, которая, вскрикнув „ох“, припала головой к кровати коленями на полу; в волосах ее показалась кровь. В этот момент в комнату вошла Нюра Бандейкина, которой Шершова сказала, что, кажется, убила Лебедеву и тотчас стала укладывать последнюю на кровать, накрыв затем пальто, так как в квартиру вошла баба с дровами. В это же время в комнату заглянула свидетельница Бродкина, попросившая папиросу, но Шершова ответила ей: „тише“, желая этим дать понять, что Лебедева будто бы спит. Как только баба с дровами ушла, Шершова освободила корзину и уложила в нее Лебедеву. Увидев кровяное пятно на наволочке, она перевернула подушку, а зашедшей снова в комнату Бродкиной сказала, что Лебедева ушла. Далее она стала думать, что ей теперь делать, и при этом вспомнила рассказ сына бывших своих хозяев, у которых она служила бонной, студента-медика, о том, что кости скелета с целью очистить их от мяса вывариваются в растворе каустической соды. Тогда она приготовила все, необходимое для стирки, и, дождавшись, пока все в квартире улеглись спать, вынула тело Лебедевой из корзины и начала разрезать его на части по суставным соединениям. Поставив бак на железную переносную печку, она растворила в нем каустическую соду и начала вываривать части трупа Лебедевой, варила до тех пор, пока не подогнулась ножка накалившейся печки. Улегшись спать, она спала долго, до 12 часов следующего дня, т. е. воскресенья, 23 марта, а когда встала, то у нее уже не хватило духа продолжать то, что она делала ночью. Поэтому она позвала Бандейкину и предложила ей или отнести на улицу сверток с частями трупа и выбросить его в разрушенный дом, или оставаться в комнате, пока сделает это она, Шершова. Сначала Бандейкина, растерявшись, отказывалась, говоря, что боится, но потом, подчинившись ее настойчивым требованиям, понесла сверток из квартиры. Однако, поручение она выполнила плохо, сбросив сверток на дворе у дворницкой, и недовольная Шершова сказала ей, что теперь она ее „засыпала“, так как „уж лучше отнесла бы сверток прямо в уголовный розыск“. Также неумело выполнила Бандейкина поручение отнести второй сверток, не исполнив приказания Шершовой принести клеенку обратно, выбросив из нее части трупа. Что касается возвращения пальто с запиской Лебедевой, то это было искусственно подстроено самой Шершовой с целью создать улики против Байкова и тем спасти себя. Записка была старой, написанной Лебедевой когда-то перед отъездом в деревню, а пальто было ею же, Шершовой, унесено из дому и прислано обратно в квартиру с нанятым для этого на улице за 2 руб. мальчиком, которому она велела сказать, что пальто прислано „Вале“, т. е. Шершовой, молодым человеком».