Юрий Емельянов - Европа судит Россию

Под давлением выступлений рабочих в ряде капиталистических стран получило развитие фабричное законодательство, отчасти ограничившее безудержное ограбление рабочих. Кое-где были приняты законы, запрещающие выплату заработка продуктами. Были приняты некоторые меры по защите труда детей и подростков. На предприятиях стали появляться обязательные правила санитарии, безопасности труда. Сбывался прогноз Ф. Энгельса о том, что «организация рабочих, их постоянное растущее сопротивление будут по возможности создавать известную преграду для роста нищеты».

Однако, несмотря на достигнутые успехи, условия труда и жизни рабочих в развитых странах Запада оставались тяжелыми. Несмотря на рост реальной заработной платы, рабочие не имели возможности выйти за узкие границы прожиточного минимума. Рабочие первыми страдали от спадов экономического производства, когда они лишались работы и оставались без средств к существованию. В то же время, хотя рабочее время повсеместно сокращалось, в ряде отраслей производства в конце XIX века по-прежнему сохранялся 14-часовой рабочий день. Рабочие семьи жили скученно, нередко в антисанитарных условиях. Во 2-м томе монографии «Международное рабочее движение» сказано: «В Берлине, согласно переписи 1890 г., половина квартир имела только одну отапливаемую комнату… Как правило, в такой комнате жили всей семьей (4-5 человек), а иногда еще и сдавали «угол» одиноким рабочим. Десятки тысяч семей вообще не имели постоянного жилья – вместо него использовались сараи, старые железнодорожные вагоны и т. п.». В Вене большинство рабочих квартир также были однокомнатными, в каждой ютилось по 5-10 человек. Смертность в рабочих районах Вены превышала смертность в буржуазных кварталах города в 3 раза. Перенаселенность рабочих жилищ в чешских землях, «даже по официальным данным городских властей, вдвое превышала допустимый уровень. В одной кровати часто спали по несколько человек, многие не имели кровати вообще и лежали на полу на соломе».

В официальном отчете о состоянии жилых рабочих кварталов Чикаго 1880-х годов говорилось о «полуразрушенных зданиях, в которых ютятся в невообразимой тесноте тысячи рабочих, о несоблюдении элементарных правил устройства и содержания канализации, водопровода, освещения и вентиляции, о нарушении правил противопожарной безопасности и безопасности от несчастных случаев, о полнейшей антисанитарии, об ужасном состоянии канализационных отводов и уборных, о грязных, закопченных комнатах, битком набитых людьми, о плохих и недоброкачественных продуктах, которыми они питаются, о таких же грязных улицах и переулках, о дворах, заваленных гниющим мусором, и с множеством вонючих луж».

Обследования, проведенные в Англии в 1890-х годах, показали, что до 30 % населения и не менее 40 % рабочего класса принадлежали к бедноте. В таких американских городах, как Нью-Йорк и Чикаго, не менее 25 % населения жили ниже «границы нищеты».

Из-за нарушения норм безопасности на производстве тысячи человек погибали, а десятки тысяч становились калеками. О том, что нормы безопасности, охраны труда, особенно женского, далеко не соблюдались на многих видах производства ярко свидетельствовал роман Эмиля Золя «Жерминаль», материал для которого писатель собирал в шахтерском районе.

Рассказывая о рабочем дне своей героини юной Катрин, Эмиль Золя изобразил невероятную тяжесть шахтерского труда. «В шахте Жан-Берт Катрин работала уже целый час, подталкивая вагонетки до 'подставы": она обливалась потом, ей приходилось останавливаться на секунду, чтобы вытереть лицо… Работа шла на глубине в семьсот восемь метров… В этом глубоком штреке… нестерпимую жару поддерживало то, что рядом находилась выработка очень глубокой заброшенной шахты Гастон-Мари, где десять лет тому назад произошел взрыв гремучего газа, вызвавший пожар, – пласт угля до сих пор горел там, за построенной глиняной перемычкой, которую постоянно поддерживали, чтобы пожар не распространился дальше… Уголь горел уже десять лет, накаляя глиняную плотину, как кирпичи в печке до такой степени, что она так и обдавала жаром тех, кто проходил мимо нее. И как раз вдоль этой раскаленной стены, тянувшейся на протяжении ста метров, Катрин и приходилось вести откатку при температуре в шестьдесят градусов. После двух таких путешествий Катрин совсем задохнулась… С трудом загребая лопатой уголь, Катрин наполнила наконец вагонетку, потом покатила ее… Да что это с нею сегодня?… Ноги точно ватные, кости будто размякли. Должно быть, все от духоты. Вентиляция не доходит до такого далекого закоулка. Воздух спертый, да еще из угольного пласта с легким бульканьем и журчанием выбиваются какие-то пары, и подчас их бывает так много, что лампы еле-еле горят; о гремучем газе и говорить нечего – никто на него и внимания не обращает: столько его нанюхаются рабочие, что больше и не замечают. Катрин хорошо знала этот "мертвый воздух", как говорили углекопы, – внизу тяжелые, удушливые газы, вверху легкие – те, которые вдруг вспыхнув, взрывают все выработки, убивают сотни людей единым ударом грома. С детства она много наглоталась гремучего газа, удивительно, почему она сегодня так плохо его переносит, почему у нее так звенит в ушах, так першит в горле».