Александр Клинге - Кто выиграл Вторую мировую войну?

Многочисленные документы свидетельствуют, что уже тогда, весной 1939 года, Гитлер принял окончательное решение начать войну из-за польского вопроса. В апреле он утвердил план «Вайс», который послужил основой для будущей кампании. Начало войны было намечено на конец августа.

Встает вопрос о том, могло ли это решение измениться. Представляется, что единственно возможным вариантом такого развития событий были бы добровольные и весьма значительные уступки со стороны Польши. Но даже они не предотвратили, а лишь отсрочили бы начало боевых действий, и то сравнительно ненадолго. Гитлер полагал, что война неизбежна, и чем раньше она начнется, тем больше шансов на победу есть у Германии.

Что же делали в это время советские дипломаты? В Москве искали возможности выйти из изоляции и не допустить соглашения западных держав с Гитлером за счет Советского Союза. Для этого было решено пойти двумя путями: с одной стороны, продолжать попытки создания системы «коллективной безопасности», с другой – попробовать улучшить отношения с Третьим рейхом.

Собственно говоря, после горького урока Мюнхенского сговора особого смысла в переговорах с Парижем и Лондоном для советской дипломатии не было. Тем не менее снова ставить все на одну карту имело еще меньше смысла и было попросту опасно. Наличие сразу нескольких открытых возможностей существенно повышало шансы на успех.

Уже в конце 1938 года состоялись первые контакты между советскими и германскими дипломатами. Стороны присматривались друг к другу, прощупывали почву. На одном из берлинских приемов Гитлер неожиданно долго и дружелюбно разговаривал с советским представителем. В свою очередь, в своей произнесенной в марте 1939 года речи о международном положении Сталин неожиданно сдержанно высказался по поводу Третьего рейха, обрушившись в то же время с жесткой критикой на Британию и Францию. Одновременно весной 1939 года обсуждались возможности улучшения экономических отношений, в чем обе стороны были заинтересованы. Однако в целом и в Москве, и в Берлине заняли по отношению друг к другу осторожную и выжидательную позицию.

После захвата Чехии и британских гарантий Польше советское руководство решило, что настал момент попытаться реанимировать уже находившуюся в состоянии клинической смерти политику «коллективной безопасности». 17 апреля советское руководство предложило Парижу и Лондону заключить договор о взаимопомощи. При этом из Москвы прозвучали предельно конкретные предложения:

«1. Англия, Франция, СССР заключают между собой соглашение сроком на 5–10 лет о взаимном обязательстве оказывать друг другу немедленно всяческую помощь, включая военную, в случае агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств.

2. Англия, Франция, СССР обязуются оказывать всяческую, в том числе и военную, помощь восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств.

3. Англия, Франция и СССР обязуются в кратчайший срок обсудить и установить размеры и формы военной помощи, оказываемой каждым из этих государств во исполнение § 1 и 2.

4. Английское правительство разъясняет, что обещанная им Польше помощь имеет в виду агрессию исключительно со стороны Германии.

5. Существующий между Польшей и Румынией договор объявляется действующим при всякой агрессии против Польши и Румынии, либо же вовсе отменяется как направленный против СССР.

6. Англия, Франция и СССР обязуются после открытия военных действий не вступать в какие бы то ни было переговоры и не заключать мира с агрессорами отдельно друг от друга и без общего всех трех держав согласия.

7. Соответственное соглашение подписывается одновременно с конвенцией, имеющей быть выработанной в силу § 3.

8. Признать необходимым для Англии, Франции и СССР вступить совместно в переговоры с Турцией об особом соглашении о взаимной помощи».

Собственно говоря, единственным приемлемым для советского руководства вариантом соглашения было именно такое, предельно конкретное, которое не оставляло бы английским и французским политикам никакого пространства для того, чтобы увильнуть от исполнения своих обязательств. В противном случае игра попросту не стоила свеч. Расплывчатые декларации были не нужны никому в Москве – они не стоили бумаги и чернил, которые пришлось бы затратить на их подписание.

Однако ни в Париже, ни, в первую очередь, в Лондоне этого не понимали. А если и понимали, то упорно продолжали следовать собственным курсом. Для Чемберлена Советский Союз был бронепоездом, стоящим на глубоко запасном пути. Союз с Москвой представлялся ему наихудшим вариантом.