Владимир Сядро - Загадки истории. Маршалы и сподвижники Наполеона

А пока Бернадот выполняет разные задания командира полка, маркиза д’Амбера: обучает новичков, учит фехтованию, возвращает дезертиров. Позже у гасконца будет еще возможность доказать свою преданность маркизу д’Амберу. По всей вероятности, именно в то время в его жизни происходит одно немаловажное событие, о котором упоминает А. Егоров: «…есть некоторые основания полагать, что в бытность Жана Батиста в Гренобле он вступает в масонскую ложу. По крайней мере его единственное сохранившееся письмо к брату в По (март 1786 г.) подписано масонскими значками».

Между тем во Франции назревают революционные настроения. Все чаще на улицах городов и сел вспыхивают народные восстания. В одном из них Жану Батисту пришлось отличиться. Находясь в Гренобле, он участвует в разгоне такой манифестации. Горожане, доведенные до отчаяния, крайне враждебно относились к солдатам. Во время стычки разгневанная женщина подбежала к Жану Батисту и отвесила ему оплеуху. Дальнейшие действия Бернадота показали, что он был готов действовать незамедлительно и… без сантиментов. Молодой офицер приказал открыть огонь по безоружным людям. Мостовая обагрилась кровью. Горожане стали забрасывать солдат камнями. Сам Жан Батист был ранен и едва унес ноги. С крыш и балконов на карателей посыпалась черепица. День 7 июня 1788 года вошел в историю Франции как «день черепиц», а имя Бернадота впервые попало на ее страницы, причем как верного слуги короля.

Но что примечательно, витавшие в стране идеи «свободы, равенства и братства» в то же время захватывают и самого Жана Батиста, и в революционном порыве он делает себе татуировку «Смерть тиранам». Стоит отметить еще одно важное событие в его жизни. В мае 1789 года Морской полк передислоцировался в Марсель. Здесь Жан Батист снял для себя скромную комнату в доме зажиточного торговца шелком Франсуа Клари. Дочери Франсуа – тогда 18-летняя Жюли и 12-летняя Дезире – впоследствии сыграют большую роль не только в жизни самого Бернадота, но и других выдающихся деятелей французской и мировой истории. Но это будет позже.

Францию лихорадило. Революционные настроения стали проникать и в солдатские казармы. Солдаты все чаще отказывались подчиняться приказам офицеров. Образовывались новые политические партии, требующие вывести из города регулярные войска и перепоручить охрану отрядам национальной гвардии (буржуазным воинским формированиям). Описывая обстановку в городе и действия Бернадота в соответствии с ней, А. Егоров отмечал: «В такой ситуации почти неизбежным становится конфликт между линейными войсками, точнее офицерским корпусом старой армии и руководством национальной гвардии. То, что возврат к „старому порядку“ невозможен, поняли далеко не все и далеко не сразу. Когда маркиз д’Амбер, поссорившись с национальными гвардейцами, пригрозил им поркой, он сам чуть было не угодил на фонарь (виселицу). Маркиза выручил Бернадот с группкой солдат, пробившийся к полковнику и буквально выхвативший его из рук разгневанных национальных гвардейцев. Чтобы спасти жизнь д’Амберу, Бернадоту и его товарищам даже пришлось обнажить шпаги. До кровопролития дело, однако, не дошло, и противники разошлись мирно. Проявив весь свой гасконский темперамент в деле спасения начальника, Бернадот столь же отважно поступал и впоследствии. По его инициативе и с его подписью в Национальное собрание была направлена бумага в защиту д’Амбера. Заступничество помогло. Инцидент был исчерпан».

Однако большинство историков очень осторожно делают свои выводы относительно Бернадота. Они считают, что «большинство равных ему по званию ненавидело его, считая честолюбцем, приспособленцем сомнительных дарований, человеком, который ожидает исхода событий невдалеке так, чтобы в случае выгоды мгновенно оказаться „при делах“, а если обстановка неблагоприятная – выйти сухим из воды». Вот какую характеристику, в частности, давал ему Я. Нересов: «Законченный карьерист, очень умный и столь же волевой Жан Батист быстро смекнул, что именно революция даст ему возможность добиться того, о чем он мечтал с юности. Хитрый беарнец приложил все свои незаурядные дарования, чтобы вознестись как можно выше на гребнях мутных революционных волн. Своей невероятной работоспособностью, чрезвычайным красноречием, природным умением увлекать за собой толпу Бернадот очень напоминал Дюмурье – такого же авантюриста, как и он».

Другого мнения придерживается А. Егоров: «Честолюбивый Жан Батист верит, что у него будет шанс отличиться: „Я рассчитываю вскоре стать капитаном, – пишет он брату в По и, как бы смутившись, замечает: – Но все эти размышления для меня не столь притягательны, как мысли о Свободе… Что бы ни случилось, я не покину свой пост и всегда буду руководствоваться честью и долгом… следуя за своей совестью…“ И далее он продолжает: „Можно ли доверять этой самохарактеристике Жана Батиста? Наверное, да“. Зловещий Фуше в своих мемуарах почти дословно повторяет то, что сказал о себе Бернадот: „Честолюбие, – писал гений полицейского сыска, – несомненно, было его преобладающей страстью, но то было благотворное и благородное честолюбие… свобода была той ценностью, которой он был искренне предан“».