Виталий Пенской - «Центурионы» Ивана Грозного. Воеводы и головы московского войска второй половины XVI в.

Складывается впечатление, что все это звенья одной цепи. Смена власти в Москве вдохновила «младорязанскую» партию при дворе юного Ивана Ивановича на определенные действия, нацеленные на дистанцирование от столицы Русского государства и, в перспективе, на восстановление независимости Рязани как великого княжества. Понятно, что без надежных союзников сделать это было невозможно – ресурсы Рязани и Москвы к тому времени были несопоставимы, и в качестве таковых помощников Федору Сунбулу и его единомышленникам виделись Литва и Крым. Похоже, что и первые контакты «партии» Ивана Ивановича с Крымом и Литвой приходятся как раз на 1506–1507 гг., и Василий III, осведомленный об этих контактах, занял выжидательную позицию, благо чего-чего, а терпения и умения ждать ему было не занимать. Однако привлекать рязанцев к своим внешнеполитическим акциям он не стал – кто его знает, до чего они договорились с Сигизмундом?

Какую позицию во всех этих интригах занимали Сидоровы и наш герой? Круг лиц, причастных к контактам между Сигизмундом, Менгли-Гиреем (а потом его преемником Мухаммед-Гиреем) и рязанским князем, довольно точно очерчен в следственном деле о побеге Ивана Ивановича из московского заточения в 1521 г. 90Ни семейство Сидоровых, ни сам Степан в этом комплоте как будто замешаны не были 91, однако же недоверие, которое испытывал Василий III по отношению к рязанцам, сказалось и на них. Но об этом немного ниже, а пока вернемся к последним годам рязанской независимости и интригам рязанского двора.

Затянувшаяся для рязанских служилых людей на почти 10 лет пауза в участии в походах и боях была прервана в 1512 г. Сперва в мае «прииде весть к великому князю, что крымского царя Минлигиреевы дети, Ахмат Кирей и Бурнаш Кирей, пришли безвестно на великого князя украйну, на Белевские и на Одоевские места», «а иные тотаровя, отделясь, пошли вниз на олексинские места, и на Колодну, и на Волкону» 92. Немедленно по получении этой неприятной новости пришли в движение московские полки, выступившие навстречу татарам и занявшие важнейшие броды через Оку. «В седло всели», судя по всему, и рязанцы. И эта предосторожность, как оказалось, была совсем не лишней. В июле месяце сторожи принесли весть, что «Махмут царевич Крымской пошол был на Рязань» 93. Однако, узнав, что его ждут на р. Осетре князь А.В. Ростовский «и иные многие въеводы», повернул назад. «А воеводы великого князя за ним ходили на Поле до Сернавы, – продолжал летописец, – да его не дошли» 94.

Треволнения этого года на этом не закончились. Как оказалось, Бурнаш-Гирей, «плениша волости Воротынские и Одоевские», не удовлетворился взятым полоном и добычей и вернулся, на этот раз нанеся удар с другой стороны. Типографская летопись сообщала, что татары явились под Рязанью «безвестно» 6 октября «и стояли 3 дни и острог взяли и прочь пошли с полоном». Другие летописи дополняли это известие – Бурнаш-Гирей «со многими людьми» не только «ко граду приступал», но и «земли Рязаньскои много пакости сотворил, и пленив, отъиде» 95. И практически нет сомнений в том, что Степан Сидоров со своими людьми если не ходил на Осетр, а оттуда в Поле за Мухаммед-Гиреем в июле, то уж совершенно точно «сидел» в Рязани в те памятные октябрьские дни, когда Бурнаш-Гирей обложил стольный град и пустошил его окрестности.

Неожиданные вторжения крымцев на Рязанщину имели столь же неожиданные (или нет?) последствия. Рассказывая о рязанских событиях в 10-х – начала 20-х гг. XVI в., С. Герберштейн писал впоследствии, что Иван Иванович «заключил союз с татарами и силой овладел княжеством, которым владела его мать. Совершив это, он повел переговоры с князем Московским, чтобы тот позволил ему править так же, как его предки, никому не обязанные и свободно управлявшие» 96. Насколько точен в своих воспоминаниях имперский дипломат – вопрос, давно волнующий историков. Однако, учитывая связи и информированность посла, его сообщение представляет немалый интерес. Сохранившиеся актовые материалы позволяют предположить, что после 7022 (1513/14) г., но до 7026 (1517/18) г. власть в Рязани сменилась. Аграфена, до этого удерживавшая в своих руках бразды правления тем, что осталось от великого княжества Рязанского, передала их своему сыну Ивану. Первая дата определяется по последней грамоте на имя великой княгини, последняя – по грамоте Мухаммед-Гирея I, адресованной уже великому князю Ивану. Но уже в 7023 и 7024 гг. (1514/15 и 1515/16 гг.) рязанские грамоты адресуются Ивану как великому князю 97. Набег Бурнаш-Гирея был в 7021 г., и потому может сложиться впечатление, что переход власти к Ивану и набег царевича никак не связаны (классическая ситуация post hoc ergo propter hoc), но как тогда быть со свидетельством Герберштейна? Позволим сделать предположение, что набег Бурнаш-Гирея был использован Иваном Ивановичем для того, чтобы обвинить промосковскую «старорязанскую» «партию», стоявшую за спиной у Аграфены, в «нерадении» рязанским делам и под этим предлогом добиться перемен на властном рязанском олимпе.