Лилия Кузнецова - Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России

Итак, отныне Кабинет Его Императорского Величества стал лишь составной частью учреждённого Николаем I Министерства Двора. Если при Александре I придворная Алмазная мастерская считалась третьим, а с 1819 года стала вторым отделением Кабинета, где по штату кроме канцелярского персонала предусматривались состоящие во «втором столе», занимающемся дорогими подарками, два оценщика: Георг-Фридрих Мерц и Иоганн Яннаш, то теперь уже его второе, названное Камеральным, отделение заведовало делами о драгоценных предметах, исполняемых «для комнаты», то есть непосредственно для членов императорской семьи.

Сравнительная простота, царившая при дворе Александра Благословенного, уступила при Николае I место роскоши и блеску. Заезжая англичанка никак не могла понять, как это «русские дамы тратят на платья от 400–500 фунтов стерлингов в год», что, тем не менее, считается умеренным; «франтихи тратят гораздо больше», а девицы носят «всегда много драгоценных камней», да и подарок французскому посланнику – «пара пистолетов тульского изделия, осыпанных бриллиантами», – отличался баснословной стоимостью в 6000 фунтов стерлингов. [12]

Жившие в 1830-х годах современники отмечали: «Бриллианты и дорогие каменья были еще недавно в низкой цене. Нынче бриллианты опять возвысились. Их требуют в Кабинет». О причине перемен рассказывали занимательную байку, что якобы это произошло, когда Николай I приказал министру Двора князю П.М. Волконскому принести самую дорогую табакерку. Он принёс. Неожиданно государь пожаловал принесенную табакерку ему самому. Скуповатому министру стало обидно, что он так «обмишурился», полученный подарок стоил «только» 9 тысяч рублей, а потому на всякий случай князь стал закупать в Камеральное отделение табакерки ценой (из-за бриллиантов) до 60 тысяч рублей. [13]

Во время восстания декабристов супругу Николая I столь сильно напугало случившееся, что у неё на всю жизнь осталось нервное подёргивание головы. Этот недостаток императрица Александра Феодоровна пыталась затушевать изобилием ослепительно сверкавших алмазов и прочих драгоценных каменьев. Да и её августейший супруг видел в ней «прелестную птичку, которую он держал взаперти в золотой и украшенной драгоценными каменьями клетке», [14]развлекая всевозможными блестящими безделушками. Теперь дни некогда скромной прусской королевны сливались в непрерывный калейдоскоп развлекательных зрелищ и феерических балов, оживляемых переливчатым блеском бриллиантов и жемчугов, сверканием драгоценностей, так изящно сочетающихся с шёлком и кружевами изысканных нарядов, с пьянящим ароматом и красотой цветов. Такая роскошь поневоле бросалась в глаза и, воспринимаемая современниками образцом придворного вкуса, отразилась в их воспоминаниях.

Высший свет Москвы долго обсуждал, как посетившая Белокаменную в 1831 году государыня «была прелестно одета, вся в белом и залита бриллиантами и бирюзами». [15]

Примеру повелительницы последовали верноподданные, с удовольствием соперничая друг с другом в роскоши наряда. Вот и на столичном балу, где «народу была пропасть», одна из красавиц «была одета очень просто: белое креповое платьице, даже без гирлянды, а на голове и шее на полмиллиона бриллиантов». [16]

Мода на подражание временам древнего императорского Рима постепенно уходила в прошлое. Ещё во второй половине «осьмнадцатого» века европейские аристократы стали обращаться к древним преданиям своей страны. Англичане ценили время Тюдоров. Екатерина II считала исконными древнерусскими соборы, стены и башни Московского Кремля. Во время Французской революции отправляют на гильотину королевскую чету и аристократов, а освободившийся Лувр отдают под музей, куда со всей страны стекаются древности, достойные внимания всех слоев общества. После разгрома Наполеона освободившиеся от его нашествия народы многих стран с возросшим воодушевлением обращаются к собственной истории. Сплотившись в едином порыве во время освободительной борьбы против иноземных захватчиков, они почувствовали себя нациями.

Необычайной популярностью стали пользоваться исторические романы, особенно Вальтера Скотта. Читатели модных «готических» романов представляли себя героями минувших дней, рыцарями Средневековья, поэтами и философами эпохи Возрождения. В начале XIX века времена крестовых походов, когда монархи европейских королевств объединялись для освобождения Гроба Господня в Иерусалиме, любили сравнивать с союзом России, Пруссии, Австрии и Англии против Наполеона. Поскольку «историческое созерцание могущественно и неотразимо проникло во все сферы современного сознания», то и «само искусство сделалось теперь преимущественно историческим». [17]