Андрей Воронов-Оренбургский - Сталинград. Том первый. Прощайте, скалистые горы

Под рассветные громы над Воронеж-рекой, под стальной марш боя, как из рога изобилия бухали взрывы в разных местах обеих колонн. Непрерывные, скованные в прочные цепи, они разваливались, дробились, теряя звенья от этих взрывов.

Стрелки шарахались в хаосе смерти, как согнанный в загон на убой скот. Их с дьявольским воем настигали мины, выкашивал свинцовый град пуль…Люди отскакивали и снова, под сорванные олютевшие призывы командиров, политруков, пробивались к проклятому, харкающему огнём берегу. Чёрная ледяная река засасывала раненных, ошалевших бойцов, жадно глотала, как ненасытное чудище. Но и под водой грохотали глухие разрывы и оглушённые стрелки, в тяжёлых сырых шинелях, с разбухшими вещевыми мешками, обвешанные подсумками и оружием, – камнями шли ко дну.

…Капитан Танкаев после первого взрыва, окатившего его с головой колючей и режущей, что стеклянное крошево водой, видя, как столкнувшись с красным взрывом ушла под лёд треть отделения замкомвзвода сержанта Петренко, – Танкаев мгновенно осознал весь ужас их положения. Над батальонами распахнула липкие крылья тень катастрофы. Она, стремительно охватывая их по окаёму снежного берега, по чёрной воде, что вздымалась в небо гремучими фосфорицирующими фонтанами, грозила бесславной гибелью всему 472-му полку.

Ужас и отчаянье капитана были от бессилия, от невозможности обуздать, дисциплинировать, обезумевших солдат. Дико озираясь, как затравленный зверь, бросаясь наперез, срывая горло, он палил из ТТ в воздух, угрожал расстрелом, тщетно пытаясь увлечь за собою стрелков, разбрасывал руки, точно хотел сгрести их всех, обнять своих гибнущих товарищей, прижать к груди, заслонить от поглощавшей их катастрофы.

…Под руку ему попался ослеплённый пышным пламенем взрыва рядовой Невзоров. В молниеносном отблеске жахнувшей мины, Магомед узрел одичалое, с оскаленным ртом лицо, на котором выпученные, переполненные лиловым ужасом круглились глаза; перебитый пулей ремень. Съехавшей набок каски, скакал и хлестал по перекошенным скулам стрелка.

– Сто-ой! Отставить! Куда, сволочь! Пристрелю, как собаку! – Капитан схватил за грудки Невзорова, рванул на себя.

– Отчипи-ись, чёрт нерусский! Пусти, гад! Хана нам всем!! Тякать…Тякать нады, командир! Я б мухой отсель прочь, кабы крылья были…

Отчаянность положения и невозможность остановить беду, мгновенно превратились в ожесточённой горской душе ротного в острую, безумную и теперь уж бессмысленную ненависть к обманувшему его надежды бойцу. Магомед замахнулся кулаком, вдарить по оскаленной, опалённой страхом и паникой роже, желая образумить бойца, но в ту же секунду, что-то просвистело мимо виска капитана, обожгло скулу…И память запечатлела: как гибельно содрогнулся всем телом Невзоров. Налитые жутью глаза прощально полыхнули стылым огнём, скользнув по тёмгной и сырой бронзе лица ротного, с пепельных губ глухо слетело: – Убили…уби-ли меня…Прощай, ко-ман-дир… – Он рухнул снопом лицом вниз, в заплавленной кровью и мозгами шинели…Осколок мины, величиной с ладонь, скользнув по затылку, словно лезвие топора, вошёл ему меж лопаток.

В раскалённых зрачках Танкаева выжглось, подобно тавру предсмертное лицо Невзорова. Оно показалось ему беззащитным, чуть ли не детским, не смотря на жёсткую, проволочную щётку ржаных усов и измученный – безумным страданием ли, прежним отчаянным страхом, покривлённый судорогой суровый рот.

– Невзо-ро-ов! – в сердцах закричал капитан, рванулся к нему, пытаясь подхватить бойца, но набегавшие табуном стрелки, смяли его, отбросили в сторону, выхватили из воды, увлекли с собой. И тяжеловесный вал осатаневших людей навсегда разлучил их, как смерть в тот час, – разлучила навсегда многих со многими. А пойма реки, вскрытая ото льда людскими телами – трупами, на сто рядов протороченная крест-накрест свинцом и выпотрошенная миномётными взрывами, – чуть дымилась паром и так же призывно-радушно и жутко чернела вдоль белых свадебных берегов.

Одному бесу известно, как им удалось выжить, вырваться из этого омута смерти! Но чудес на войне не бывает…И объяснение этому есть: офицерская честь, долг, мужество, натиск, решительность и храбрость, граничившие с безрассудством и массовый героизм солдат.

Яростный призыв раненного комбата Воронова, а главное, пусть запоздалый, но мощный, точный огонь нашей береговой артиллерии, – спас положение, дал передышку обескровленным ротам.

* * *

…Оставаясь на лоджии, генерал Танкаев продолжал низать задумчивым взором бульвары, переулки, площади, магазины, киоски «Союз печати», автобусные остановки, словно они были условными значками оперативных карт, углублённым изучением которых он занимался. Краповыми кружками были помечены минные поля; синие и шафрановые квадраты обозначали укреплённые пункты, окружённые трёхрядкой колючей проволоки. Их надо было, во что бы то ни стало сокрушить в предстоящей атаке. Чёрные, фиолетовые линии, квадраты и треугольники указывали на сосредоточение немецких войск и танковых соединений. И на каждой из карт стоял красно-бордовый штамп батальона разведки.