Эдвард Бульвер-Литтон - Король Гарольд

- Если б небо и весь сонм ангелов предсказали мне, что Вильгельм Фиц-Осборн в час грозящей опасности и тяжелой борьбы решится говорить подобные слова своему родственнику и брату по оружию, то я бы не поверил такому предсказанию, но пусть будет, что будет!

Не успели слова эти соскользнуть с губ Вильгельма, как Фиц-Осборн упал перед ним на колени и схватил его руку; по смуглому лицу его текли крупные слезы.

- Прости, прости меня, мой властелин! - воскликнул он с рыданием. Твоя печаль разбила на части мою твердость; моя воля смиряется перед твоею волей; мне нет дела до папы; пошли меня во Фландрию за твоей невестой.

Улыбка, промелькнувшая на бледных губах герцога, доказала, как он мало достоин такой безграничной преданности.

- Встань! - сказал он ему, пожимая с дружелюбием руку - вот как бы всегда следовало говорить брату с братом

Его гнев еще не остыл: он только подавил его, но он искал исхода; взор герцога упал на нежное задумчивое лицо молодого священника, который несмотря на внушения Тельефера вмешался в эту ссору, сохранял все время глубокое молчание.

- Ага, святой отец! - воскликнул он запальчиво. - Когда мятежник Маугер дал против меня волю своему языку, ты служил своим знанием безмозглому предателю и, насколько я помню, я велел тебя выгнать из моего герцогства.

- Это было не так, мой господин и герцог, - сказал в ответ священник с серьезной и отчасти лукавой улыбкой, - потрудись только вспомнить, что ты прислал мне лошадь, которая должна была отвезти меня на родину. Эта лошадь хромала на все четыре ноги, можно было бы сказать, если б одна из них не была окончательно испорчена болезнью. Я ковылял на ней, когда ты меня встретил; я тебе поклонился и попросил шутливо на латинском наречии взять у меня треножник и заменить его простым четвероногим. Ты отвечал мне милостиво, несмотря на свой гнев, и хоть твои слова осуждали меня, как прежде, на изгнание, но твой смех говорил мне совершенно понятно, что ты меня прощаешь, и я могу остаться.

Разгневанный герцог не мог сдержать улыбки, но, тем не менее, сказал с напускной суровостью:

- Перестань болтать вздор! Я вполне убежден, что ты подослан Маугером или другим лицом из среды духовенства, чтобы усыпить меня медоточивой речью и кроткими внушениями, но ты потратишь их совершенно напрасно. Я чту святую церковь, как ее чтут немногие, - это известно папе. Но Матильда фландрская обручена со мной, и одна из всех женщин разделит мою власть - в руанском ли дворце, или в тесном пространстве моего корабля, который будет плыть, пока не доплывет и не опустит якорь у берега страны, совершенно достойной подпасть под мою власть.

- Верю, что Матильда фландрская будет украшать собой трон Нормандии, а может быть, и английский престол, - ответил священник тихим, но внятным голосам. - Я переплыл море только в качестве доктора прав и простого священника, чтобы сказать тебе, мой повелитель, что я раскаиваюсь в своем прежнем повиновении Маугеру, что начал ревностно изучать церковные уставы и теперь пришел к убеждению, - что желаемый тобой союз хоть и противоречит букве закона, но подходит под категорию тех браков, которые могут быть разрешены главой церкви.

- Если ты не обманываешь меня, - проговорил герцог, не ожидавший подобного оборота речи, - то ни один прелат, за исключением Одо, не будет возведен так высоко, как ты!

Проницательный Вильгельм пристально взглянул священнику в глаза и потом продолжал:

- Да, сердце говорит мне, что ты не без основательной причины говоришь со мной таким самоуверенным тоном. Я доверяю тебе. Скажи мне твое имя, я его позабыл.

- Ланфранк из Павии, герцог; в бекском монастыре меня прозвали Лафранком ученым. Не презирай меня только за то, что я, простой священник, осмеливаюсь говорить так прямо. Я дворянин по происхождению, и мои родственники пользуются особенной милостью нашего верховного пастыря, которому и я не безызвестен. Если бы я был честолюбив, то мне стоило только отправиться в Италию, где я бы вскоре приобрел себе известность, но я не добиваюсь ни славы, ни почестей. За свою услугу я прошу у тебя единственно позволения остаться в бекском монастыре.

- Садись, садись же! - приказал герцог, все еще не вполне доверявший Ланфранку, но сильно заинтересовавшийся им. - Ты должен разрешить мне еще одну загадку, прежде чем я безусловно доверюсь тебе. Что побуждает тебя, иностранца, предлагать мне твои услуги безвозмездно?

Глаза ученого сверкнули странным огнем, между тем как смуглые щеки его запылали румянцем.