Ефим Грекулов - Церковь и государство. Две головы власти в России

Граф Александр Толстой смеялся над неразумием добрых и благочестивых русских, которые вообразили, что их монахи, пусть даже и приобретшие некоторый лоск, смогут соперничать в науке с каким бы то ни было иным христианским духовенством, будь то католическое или протестантское.

Таково положение русского белого духовенства, и так как эти священники имеют жен и детей, их никогда нельзя будет вытащить из их невежества, потому что они сами не смогут или не захотят учиться.

Однако правительство, стыдясь, что православное духовенство так сильно уступает католическим священникам, постановило, чтобы в главной церкви каждого города каждое воскресенье по меньшей мере четверть часа читалась проповедь. Священник читает или, выучив наизусть, сказывает какой-либо отрывок из какой-либо книги, переведенной с немецкого, латинского или французского, выкладывая все, как может. Если он знает один только русский (а таких священников триста против одного), он выстраивает свою проповедь по гомилиям русского архиепископа Платона, а также по Амвросию или другим монахам.

Когда исповедник собирается должным образом исповедовать порядочного человека (это всегда происходит у последнего), они, не чинясь, усаживаются друг перед другом, и священник, не вдаваясь в подробности, спрашивает о соблюдении заповедей. Кающийся ничего не сообщает в деталях. «Не случалось ли Вам как-либо нарушить шестую заповедь?» – спрашивают у него.

«Да, каким-то образом», – отвечает он, и на этом все заканчивается, хотя, быть может, за десять лет, в течение которых он не исповедовался, ему довелось запятнать себя всевозможными мерзостями.

Сегодня хозяин одного из лучших домов в этой стране сказал мне, что самая долгая исповедь длится не более четырех минут. Если священник не удосуживается задать даже общие вопросы, тем хуже для него. Тогда ему ничего не говорят.

Когда однажды я удивился необычайной легкости такого предприятия, а еще больше – неизменно совершающемуся после этого причащению, князь Г. ответил мне в самый разгар обеда: «Все это – совершенно необходимая формальность. Впрочем, если есть на самом деле что-то слишком серьезное, то им об этом не говорят».

Прошлым летом одного батюшку (человека духовного, но сильно подверженного винопитию) позвали к умирающему причастить его перед смертью. Священник был пьян. Он тут же отправился в путь, но по дороге потерял Святые Дары.

Все это произошло во владении и на глазах одной весьма почтенной дамы, которая мне это и поведала. Кроме того, она добавила, что архиерей, в подчинении у которого этот священник находился, не отважился сообщить о случившемся Синоду, полагая, что в таком случае этому священнику наверняка придется расстаться с его саном, а он как-никак отец семейства, который не имеет возможности заработать на жизнь ни чем иным, кроме нынешнего ремесла.

Иногда русские помещики устраивают в своих владениях нечто наподобие театра и заставляют играть в нем своих камердинеров и лакеев, а если недостает какого-нибудь актера, то и приходского священника.

«В настоящее время в одном из моих имений разыгрывают те самые скабрезности, которые играют здесь на театре. Главный актер – наш священник» (граф Сергей Румянцев). На то удивление, которое я ему выразил, он ответил:

– А что прикажете делать, если нам иногда приходится поколачивать их?

– Но позвольте, какое же Вы имеете право? – спросил я.

– Да, конечно, этого нельзя делать, но это делается.

…Вся армия, генералы, офицеры, солдаты – все всегда причащаются. Назначается день какой-либо Постной недели (так же, как день проведения парада), в который первый и второй полковые батальоны пойдут в церковь (два раза в день), в парадной форме, но без оружия, с офицерами во главе. В день принятия исповеди их разделяют на группы по тридцать человек в каждой. Встав перед такой группой, священник восклицает:

– Во время поста вы вместо елея смазывали себе голову обычным маслом, а также совершали много других грехов.

– Господи, помилуй! – раздается в ответ, после чего священник произносит формулу отпущения, затем подходит вторая группа, потом третья и т. д., а на следующий день совершается общее причащение. За исповедь и причащение солдаты ничего не платят священнику, но все остальные должны платить. Один из наших слуг был на исповеди; а потом кто-то из наших пансионеров спросил его:

– Завтра мы идем причащаться, ты пойдешь с нами?