Николай Полевой: История русского народа

Собрали совет во дворце. Тут были митрополит, епископы, бояре – кроме опальных. Иоанн предложил совету преступления своих злодеев и изменников, Адашева и Сильвестра. Какие были на них обвинения? Не знаем. Митрополит и немногие из бояр дерзнули сказать, что надобно спросить преступников, уличить их. «Представьте их, – говорил митрополит, – мы должны выслушать, что будут они отвечать». Клик негодования заглушил сии слова: «Разве не знаете, что дьявольской силой они волхвуют и, очаровав некогда великого царя нашего, очаруют и нас?» Да, может быть, самые злодеи не вынесли бы очарования добродетели и доблести; может быть, сам царь уступил бы волхованию светлых взоров невинности. Совет заочно обвинил Адашева и Сильвестра, предоставляя царю избрать наказание злодеям. Иоанн не дерзнул определить смерти: велено было Сильвестра отвезти на покаяние в Соловецкий монастырь, Адашева лишить звания воеводы и до времени заключить в темнице того города, где застанет его повеление царское; оно застало его в Феллине. Безмолвно повиновался Адашев, но хотел оправдаться; письма его не допустили к царю; муж добродетельный не перенес своего бесславия, своего позора; прошло немного времени, и жестокая горячка прекратила дни бывшего правителя Русской земли. Участь Сильвестра осталась для нас неизвестной. Вероятно, он угас в тишине монастырской келии, забвенный всеми. И о нем ли можно было вспомнить современникам!

Гнев царя постиг всех других изменников. Кто они были? Знаменитый князь Михаил Воротынский, главноначальствовавший под Казанью воевода; боярин Иван Шереметев, о котором со страхом спрашивал хан крымский, идя на Россию; брат его Никита Шереметев; бесстрашный Даниил Адашев, ужаснувший Девлета в его собственном жилище, первый из русских, огласивший победой имя русское на берегах Крыма. Отец Адашевых не дожил до погибели детей: он умер за четыре года прежде. Опала царская коснулась всех, кто был в родстве с Адашевыми, кого подозревали в дружбе с ним или Сильвестром, знаменитых и безвестных: тестя Алексея Адашева и братьев жены его, Сатиных; тестя Даниила Адашева, Петра Турова; Шиткиных, отца с детьми; князя Юрия Кашина, князя Дмитрия Курлятева. Еще никого не казнили, не ссылали; добрые трепетали, но надеялись, злые надеялись, но трепетали. Народ недоумевал; недоумение продолжалось недолго.

Здесь даже и историк может повторить слова современника: «Кладу перст на уста, изумляюсь и плачу». Гнев губит и разумных, говорил венценосный мудрец, и, влагая речь в уста премудрости, вещал святые истины: «Страх Господень ненавидит неправды, досаждение гордыни и пути лукавых – ненавижу и я развращенные пути злых: мои бывают – совет и утверждение, разум и крепость; мною царствуют Цари и Сильные пишут правду, величаются Вельможи и держат землю Властители; но в путях правды хожу я, и живу посреди стезей оправдания…»