Мартин Гарретт - Венеция. История города

Из всех зданий, построенных Палладио, Ла Ротонда вызвала наибольший резонанс. Она стала, например, моделью для Чизвик-хауса лорда Берлингтона, а в 1979 году ее интерьеры представил очень в выгодном свете Джозеф Лоузи в своем фильме «Дон Джованни».

Верона, до которой от Венеции не больше двух часов поездом, а на машине и того меньше, являет собой ее идеальную противоположность. Здесь есть холмы и бурные альпийские речки, а «на берегах возвышаются скалы, где темнеют кипарисы и туманно серебрятся оливы», как писал Рескин. И самое главное, чего нет в Венеции — массивные, уцелевшие до сих пор римские постройки. Огромный амфитеатр (примерно 100 год н. э.), с его сорока четырьмя ярусами сидений (которые часто обновляли начиная с XVI века), некогда вмещал 22 000 зрителей. Если въезжать в Италию через перевал Бреннер, этот город и его здания первыми попадаются на пути. Прежде всего именно они открывались взорам северных завоевателей и путешественников. Гёте, страстно жаждавший классицизма, именно здесь впервые с ним столкнулся. Восхищение не помешало ему анализировать, — а ведь большинство из нас просто бродили бы по округе и смотрели во все глаза! Поэт размышлял о том, как создавалась эта огромная окружность и какой эффект производила на тех, кто собирался здесь: по мнению Гёте, она была призвана «впечатлять собой людей, чтобы заставить их почувствовать и поверить в свои силы». Все началось с импровизированных трибун, которые сооружали из скамей, бочек и телег, чтобы лучше видеть через головы толпы, а дальше уже специально для публики строят конструкции, поднимающиеся уступами. Затем архитектор удовлетворяет «всеобщую необходимость», создавая «максимально плоский кратер»:

…сама публика становится украшением. Собравшись вместе, они изумляются друг другу. Они привыкли видеть друг друга снующими туда-сюда в беспорядке, суетливо бегающими без всякого смысла и дисциплины. А теперь это многоголовое, наделенное многими сознаниями, переменчивое и неуклюжее чудовище неожиданно видит себя объединенным в одно благородное собрание, сплавленным в единую массу, становится единым телом, движимым единым духом.

Это «единое тело» некогда, по свидетельству Кориэта, наблюдало за боями гладиаторов и быков, видело — прежде всего в дни карнавала — такие «триумфальные зрелища… как конные турниры и другие благородные состязания», а в наши дни посещает блестящие ежегодные оперные сезоны.

Как и во многих римских городах, самые очевидные достопримечательности — всего лишь капля в море; отсутствие следов древних поселений в лагуне подчеркивает, насколько далека она была от жизни на материке в первые века своего существования. Порта Борсари и другие арки и портики сохранились почти неизменными до наших дней и ослепляют своей белизной в городе, где полным-полно розового и пестрого мрамора. Понте Пьетра (современная версия оригинала, который сильно пострадал от бомбежек во Вторую мировую войну) нависает над сине-зелеными водами Адидже рядом с римским театром. Это здание начали строить, наверное, лет за сто до амфитеатра, но в целом завершили уже в Средние века. Его откопали в XIX веке в очень хорошем состоянии и восстановили специально для того, чтобы с 1962 года проводить там ежегодный театральный фестиваль. А потому некоторые детали, включая то, что осталось от античного мраморного пола орхестры перед сценой, летом скрыты за современными сценическими конструкциями и местами для зрителей. Но наблюдая за репетициями или работой декораторов, как бы ни были далеки их методы работы от римского театра, мы можем приблизиться к пониманию пустого сценического пространства.

Театральный комплекс террасами спускается по склону холма, напоминая застывший поток фрагментов античной архитектуры: капителей, отдельных крупных каменных блоков, надписей, скульптурных сцен — всех этих печальных обломков империи, число коих кажется бесконечным. Из театра можно подняться, на лифте или по лестнице, на вершину холма в бывший монастырь Сан-Джироламо. Когда поднимаешься по ступеням мимо розовых олеандров (где в один из приездов я видел маленьких, тонконогих желтых паучков), постепенно открывается все более завораживающий вид на реку. Из окон обители можно увидеть театр, а дальше, среди высоких сосен, течет Адидже, и греются на солнце крыши и башни города. Вот устремилась ввысь башня Сант-Анастазиа, а где-то на горизонте маячат краны и высотки… Сейчас в монастыре расположен прекрасный археологический музей. В экспозиции представлена, например, фигура больше человеческого роста, изображающая императора в кирасе и плаще. Идентифицировать его сложновато, поскольку голова отсутствует, но украшения его доспехов сработаны на совесть, не забыты даже маленькие бараньи, львиные и слоновьи головы. Впрочем, найдутся в музее и целые фигуры, снабженные головами: некоторые — со сложными императорскими прическами, другие — с восхитительными коронами и диадемами. Выдающимися их не назовешь, но превосходный белый мрамор, из которого они сделаны, оставляет приятное впечатление. Пройдя по небольшой, тихой галерее эпохи Возрождения, украшенной пальмами (отреставрированной в 1920 году), попадаешь на выставку мозаик, свезенных с разных концов несомненно процветавшего римского города.