Юрий Чупров - Райнхард Гейдрих — паладин Гитлера

В самолете сидят майор Гибсон, полковник Моравец и еще десять человек. Там еще сидят — извините! — там еще лежат те самые ящики. Десять господ в штатском — это специально отобранные офицеры разведки, нужные для поддержания связи и для использования антигерманской сети чехословацкой разведки. Вернее, отныне британской секретной службы.

Их тут десять. Одиннадцатый офицер, который должен был лететь, отсутствует. Сначала его ждали, потом начали беспокоиться, и когда кто-то высказал вслух то, о чем думали все, — а не пронюхала ли чего-либо немецкая разведка, не западня ли это, — его больше не ждали ни минуты.

Но это не была западня. Офицер прощался с родиной у одной дамы, которая, кроме иных достоинств, имела еще запасы доброй сливовицы. Он пришел в себя, черт возьми, только на полчаса позже, чем следовало. В ту самую минуту, когда самолет поднимался в воздух, он подгонял шофера такси, и так мчавшегося с невероятной скоростью. И все же он не увидел в небе даже точки — исчезающего самолета.

Что ему оставалось делать? Он вернулся к сливовице. А когда пришел в себя вторично, пражские улицы были заполнены серыми мундирами вермахта.

Его коллеги в это время уже отдыхали в лондонском отеле.

…А что же те двое, Кубиш и Габчик?

Они еще не знакомы, хотя их судьбы похожи на судьбы тысяч других парней их возраста Все они пережили капитуляцию и оккупацию как личный позор. И, как многие, они решали: оставаться ли им здесь? Нет, надо сражаться. Говорят, за границей формируется чехословацкая армия.

И, подобно тысячам других парней, они бежали за границу. В сумке за спиной — самые необходимые вещи и еда на пару дней, которую собрала мать. Это побег через несколько границ. У Остравы границу переходили тысячи людей, она еще не была неприступной. Переводила через границу молодая девушка в белом свитере. Каждый вечер она уходила в поле в обнимку с новым парнем, а потом возвращалась одна. Когда проходил патруль, она шептала: «Прижмись ко мне, целуй меня! Когда они пройдут мимо, иди вперед, до конца того поля, потом направо, по направлению к одноэтажному домику. Поцелуй меня еще. От домика дорога ведет через ложбину, а там все. Иди, иди, счастливого пути». Скольких мужчин перецеловала она таким образом, прежде чем перевела их через границу? Потом ее схватила полиция. Говорят, над ней надругался целый караульный взвод, прежде чем ей — живой или мертвой? — пустили пулю в висок.

Но Кубиш и Габчик к тому времени уже находились, как и тысячи других, в эмигрантском центре. Они хотели сражаться.

Вы правы, господин полковник, каждый что может — на алтарь отечества.

…Это письмо д-р Эдвард Бенеш получил в США, куда он скрылся после своего ухода с поста президента. «Денежки в карман, уложил чемодан и — за океан» — так комментировала народная поговорка трагический крах упрямо отстаиваемой Бенешем в течение многих лет внешней политики, направленной на союз с западными державами и погребенной мюнхенским сговором в сентябре 1938 года, когда Англия и Франция согласились, чтобы пограничные районы Чехословакии отошли к гитлеровской Германии.

Провалилась политика, провалился и ее вдохновитель и защитник. Ему пришлось уехать. «Денежки в карман, уложил чемодан…»

«Доктору Эдварду Бенешу, президенту Чехословацкой Республики», — гласил адрес на конверте письма. Но ведь президентом был Эмиль Гаха. Бенеш сам послал ему поздравление по поводу его вступления в должность президента. Как потом сожалел он об этом театральном и неискреннем жесте! Ведь его, этот жест, истолковали как признание Бенешем Гахи и самоустранение. Хотя Бенеш пользовался титулом «президент», но перед ним теперь стояло слово «бывший».

…Это письмо не сохранилось ни в архиве президентской канцелярии, ни в архиве генерального штаба. Мы приводим его содержание по рассказам лиц из ближайшего окружения Моравца, потому что это письмо послал из Лондона в Америку полковник Франтишек Моравец.

«Уважаемый господин президент…» — так, конечно, начиналось письмо, ибо Моравец прежде всего заверяет Бенеша, что президентом республики и единственным подлинным представителем нации он считает его и только его. Бенешу это, конечно, чрезвычайно льстило, так как тогда, в начале войны, он отнюдь не был общепризнанным главой буржуазной эмиграции. Его политическое и личное банкротство было еще слишком памятно и вызывало неприязнь и критику даже справа. В Париже образовалась сильная группа аграрной партии во главе с Осуским и Годжей. Бенеш безуспешно оспаривал право занять в ней ведущее положение.