Валентин Янин - Музей как лицо эпохи

В конце века — вслед за кровавым подавлением стрелецких восстаний — петровская реформа знаменует приступ к «европеизации» России, переход страны на капиталистический путь развития. На исторической сцене рядом с традиционными фигурами вотчинника и помещика, купца — представителя торгового капитала, ремесленника появляются купец-капиталист, мануфактурист и мастеровой.

XVII век исполнен тайн. Разыщутся ли когда-нибудь «прелестные письма» И. И. Болотникова? До сих пор у историков нет ни одной его прокламации! Удастся ли восстановить следственное дело Степана Разина? Оно сгорело в московский пожар. Найдены три отрывка из него, девять личных вопросов Разину царя Алексея Михайловича, приговор. Это уже большой успех. Но до полного восстановления дела — далеко. Кто возглавлял «медный бунт», во время которого горожане добрались до царя? Были ли стрельцы во время знаменитой «Хованщины» лишь орудием в руках царевны Софьи и бояр? Могла ли Софья удержаться у власти, не уступить ее повзрослевшему Петру? Эти и другие вопросы ждут ответа. Я остановлюсь подробнее на нескольких загадках первого, «смутного» десятилетия, тесно между собой связанных.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»

…А легче ли народу?

Спроси его. Попробуй самозванец

Им посулить старинный Юрьев день.

Так и пойдет потеха.

Начало XVII столетия ознаменовалось на Руси страшным голодом, продолжавшимся три года и унесшим до трети населения страны. Голод дал непосредственный толчок крестьянской войне, которая готовилась предшествующим веком. Именно на рубеже XVI–XVII веков крепостное право в России было законодательно оформлено. Но об этих-то законах, заставивших крестьян и холопов взяться за оружие, мы имеем весьма приблизительное представление. Польские интервенты, хозяйничавшие в Кремле в 1610–1611 годах, а затем московский пожар 1626 года нанесли русским архивам непоправимый урон. В результате многие важные законы не сохранились. Только совсем недавно мне удалось обнаружить летописный текст, говорящий о «заклятье» Ивана Грозного, наложенном на крестьянские выходы в Юрьев день. Прежде мы могли судить об этом указе Грозного лишь по отдельным упоминаниям в новгородских актах.

Некоторые историки полагали даже, что никакого общегосударственного законодательного акта о запрещении крестьянского выхода просто не было и «выход крестьян» отмер сам собой в силу экономических и бытовых причин. Но в новгородском приказном делопроизводстве нашлись ссылки на соответствующий указ царя Федора. Значит, он был. Однако полный его текст не разыскан до сих пор.

Но загадочный указ может быть найден! Где? В материалах Поместного приказа, например. Они хранятся в Центральном государственном архиве древних актов в Москве и совсем недавно приведены в порядок. Теперь там можно искать указ. Может он найтись и в областных архивах; может оказаться и в архивах польских или шведских, куда в начале XVII века были вывезены многие русские документы.

Тексты указов Бориса Годунова о частичном разрешении перехода крестьян в 1601–1602 годы известны, но их суть долгое время ускользала от исследователей. Полагали, что Борис Годунов, пойдя на это в голодные годы, имел в виду интересы служилого дворянства. Но тогда возникал парадокс: раньше выход в дворянских интересах запрещали, позже в дворянских же интересах разрешали. Может быть, указы Годунова 1601–1602 годов были просто временной уступкой, вырванной крестьянами в антифеодальной борьбе.

Самозванец пришел из Польши под знаменем крестьянской воли. Вознесенный на московский престол волной крестьянской войны, он включил в свой Сводный Судебник статьи из Судебника 1550 года о крестьянском выходе в Юрьев день. И почти тут же был свергнут боярами и уничтожен.

…Хотя бы тот чернец и прямой князь Дмитрий был, и он не от законное семое жоны, и не надлежало ему и не можно доступать такого великого государства Московского.

Ох, помню! Привел меня Бог видеть злое дело,

Кровавый грех. Тогда я в дальний Углич На некое был послан послушанье…

Самозванец объявился во владениях могущественного польского князя Адама Вишневецкого. Свою карьеру он начал с роли одного из многочисленных слуг князя в 1603 году. Первые попытки выдать себя за царевича он, видимо, предпринял еще в 1602 году. По одной версии, он во внезапном порыве возмущения открылся князю в бане, где должен был ему прислуживать. По другой, более вероятной, — княжеский слуга, тяжко заболев, поведал свою тайну священнику, а тот доложил об услышанном князю.