Артуро Перес-Реверте - История Испании

Итак, мы остановились где-то посреди XVIII века, во время правления Фердинанда VI, направляясь к Карлу III, в окружении европейского контекста просвещения и модернизации, в то время, когда Испания потихоньку выкарабкивалась из ямы, когда создавались экономические сообщества радетелей отечества и науки, а культура и прогресс входили в моду. Но вот что касается прогресса, то он тем не менее натыкался на препоны ультраконсервативной части католической церкви, вовсе не намеренной выпускать ручку той самой сковороды, в которой она долгими веками томила нас на медленном огне в святой водице. Используя кафедры и исповедальни, радикальные круги этого общественного института стремились подорвать доверие к безбожной модернизации, призывая на нее все муки ада. К счастью, и среди самого сообщества священнослужителей встречались образованные и начитанные люди передовой мысли, новаторы, служившие некоторым противовесом. И это ситуацию понемногу меняло. Суть же проблемы заключалась в том, что наука, новый бог этого века, в немалой степени подтачивала устои религии, так что теологи и инквизиторы, не желая терять свое влияние, защищались с яростью бенгальского тигра. Соответственно, в то время как в Англии и Франции люди науки пользовались вниманием и уважением, здесь они не осмеливались ни голос поднять, ни поглубже копнуть, ведь, позволь они себе предпочесть научные основания и пренебречь догматами веры, по их души сразу же могла заявиться инквизиция. Это привело к тому, что на уста ученых легла печать молчания из предосторожности, типа «лучше себе жизнь не портить, коллега». В частности, это приводило к разного рода аберрациям. К примеру, Хорхе Хуан и Ульоа, два наиболее блестящих ученых и мореплавателя своего времени, по возвращении из экспедиции, в ходе которой им удалось измерить дугу меридиана в Америке, в некоторых своих формулировках вынуждены были прибегнуть к самоцензуре, чтобы избежать конфронтации с теологами. И вот мы и дошли до жизни такой, что в некоторых научных трудах появлялись забавные предупреждения типа: «Несмотря на то что это положение представляется доказанным, полагаться на него невозможно, поскольку оно противоречит католическому вероучению». Неслабо. Собственно, именно по этой (среди прочих) причине в то самое время, когда другие страны получили своих Локка, Ньютона, Лейбница, Вольтера, Руссо или д’Аламбера, а Франция уже обзавелась «Энциклопедией», здесь максимум того, что мы имели, – сборник трактатов «Универсальный критический театр» отца Фейхоо. И на том спасибо, потому как каждый дрожал от страха, что на него укажут пальцем те самые мыслители – теологи и моралисты, – что зубами вцепились в затхлое наследие Аристотеля и схоластику, царившие в университетах и на амвонах (страшно подумать, сколько талантов, надежд и будущего было удушено в этой гнусной безвыходной западне). И значит, как писал Ховельянос, в то время, когда за границей как на дрожжах росли физика, анатомия, ботаника, география и естественная история, «мы ломали себе голову и перекрикивали друг друга в аудиториях, дискутируя по вопросу: является ли сущее актом существования или актом аналогии». Это дуракаваляние увело нас в сторону от реального прогресса и сильно затруднило продвижение по тому пути, который люди ученые и подчас отважные – а справедливости ради нужно признать, что некоторые из них были весьма достойными священниками, – выбрали верно, несмотря на путы на ногах и окружающие опасности. Как в тот раз, когда правительство решило ввести в университетах изучение ньютоновской физики, а большая часть ректоров и профессоров встретила эту инициативу в штыки или когда Совет Кастилии поручил капуцину Вильяльпандо внедрить в университет новинки науки, но доценты новые книги отвергли. Так что неизбежную дорогу к прогрессу и современности Испания проходила медленнее других, прихрамывая, бедняжка, и зачастую из-под палки. Почти все важнейшие тексты той эпохи фигурировали в «Списке запрещенных книг», и для тех, кто намеревался вытащить нас из колодца и заставить взглянуть в лицо будущему, было всего лишь два пути. Один – встроиться в сеть передачи корреспонденции и книг, циркулировавших среди образованных элит Европы, и, как только выпадал случай, привозить в Испанию специалистов – признанных научным сообществом изобретателей, инженеров, преподавателей и ученых. Другим путем был отъезд за границу – получить образование или просто попутешествовать, объехать главные столицы Европы, где развивались науки и творился прогресс, а потом вернуться, привезя с собой свежие идеи и желание претворить их в жизнь. Но это было доступно очень немногим. Подавляющая масса испанцев из простонародья оставалась неграмотной, апатичной, неотесанной, такой далекой от тех двух элит, или идеологий, которые только еще проклюнулись в XVIII веке, но скоро навсегда определят будущие черты нашей расхристанной истории: Испании консервативной, посконной, самым радикальным образом приверженной традициям трона, алтаря, родной почвы, и другой Испании – просвещенной, стремящейся распахнуть двери разуму, культуре и прогрессу.