Льюис Зальцман - Жизнь Англии в Средние века

Другой компромисс подобного рода стал основой важных перемен в структуре сельского хозяйства. Земельные владения держателей, как мы уже говорили, в большинстве своём состояли из небольших полос, рассредоточенных по неогороженным полям манора. Но постепенно во многих областях страны держатели стали обменивать одиночные полосы на те, что примыкали к их землям, сколачивая таким путём монолитные участки, со временем превратившиеся в отдельные огороженные поля. Вместе с тем в XV веке и в начале XVI века, когда стала остро ощущаться нехватка рабочей силы, а шерсть заметно поднялась в цене, многие лорды сочли чрезвычайно выгодным отказаться от выращивания хлеба и огородить как можно большие пространства под пастбища для овец, согнав с земли крестьян, ставших ненужными в роли пахарей, жнецов и молотильщиков. «И вот овцы, которые так кротки и послушны и которых так просто прокормить, — говорит Томас Мор [14] Томас Мор (1478–1535) — английский писатель и государственный деятель, приверженец утопических идей. Написал диалог «Утопия», где изобразил общество, где царит всеобщее равенство. (Примеч. ред.) , — оказались столь ненасытны и столь ужасны, что сжевали и поглотили самих-таки людей. Они пожрали, разорили, уничтожили целые поля, усадьбы и селения. Ведь только взгляните, в тех областях королевства, где шерсть у овец хороша и потому ценится дорого, знатные господа, богачи и даже некоторые аббаты — без сомнения, святые люди — не довольствуясь ежегодными доходами и обычной прибылью, чего не бывало при их предках и былых владельцах этих угодий, совсем не оставляют земли под пашню; они сносят дома, они разрушают города, не щадя ни одного строения, кроме разве что церкви, в которой потом устраивают загон для овец. И вот один алчный и ненасытный баклан, истинная чума своих родных мест, может огородить много сотен акров единым забором или живой изгородью, не гнушаясь потеснить других хозяев, выселить их обманом либо грубой силою или же, чиня обиды и несправедливости, довести до того, что несчастные согласятся продать всё. Понуждаемые всеми правдами и неправдами, обездоленные должны покидать те края: мужчины и женщины, мужья и жёны, сироты, вдовы, безутешные матери с младенцами — вместе со всем своим хозяйством, небогатым, но многолюдным, ведь нужно много рук, чтобы обрабатывать землю… Теперь же достаточно одного пастуха или овчара, чтобы скот мог объесть все те земли, для возделывания которых требовалось так много работников».

Давайте посмотрим, как выглядел типичный манор во времена раннего и позднего Средневековья — скажем, в 1066 и в 1566 годах. В первом случае нашему взору предстали бы обширные распаханные поля, одни из которых лежали вокруг господской усадьбы, другие — в трёх больших секторах вокруг деревни. На полях мы увидели бы около полусотни человек, занятых сельскохозяйственным трудом: пашущих, боронящих, сеющих, копающих и выполняющих всякую другую работу, а на общинном выгоне — несколько коров, пасущихся под присмотром паренька, да небольшое стадо овец, за которым приглядывают два пастуха. Пять веков спустя коровы и овцы на общественном выгоне щипали траву, как и прежде, однако окрест господской усадьбы мы увидели бы обнесённые живой изгородью зелёные поля, где пасся различный скот, — в основном, овцы; что же касается деревни, то теперь она окружена множеством небольших полей, которые отделены друг от друга живыми изгородями и среди которых заметно выделяются участки, разбитые на полосы лентами нетронутого дёрна, — последние остатки общинных полей, многие из которых были превращены в пастбища для овец; к тому же на полях теперь работали не более двух десятков человек. Сама деревня тоже разительно изменилась: поначалу это было несколько стоявших рядом хижин, подобных тем, какие сейчас местами можно увидеть в Ирландии, — одноэтажных построек с глинобитными стенами и соломенной крышей. Жилище состояло из одного-единственного помещения, дверь которого вела прямо на улицу и которую всегда оставляли открытой, чтобы свиньи и цыплята могли беспрепятственно ходить туда-обратно и чтобы в дом проникал свет. Окна, если таковые имелись, были незастеклёнными, но могли закрываться деревянными ставнями. Зимой на земляном полу посреди хижины разводили огонь, и дым выходил через окна и через дверь, хотя гораздо более вероятно, что он не уходил никуда; впрочем, это не так уж и страшно, потому как здоровый дух горящей древесины, от которого, правда, слезились глаза, перебивал гораздо более неприятные бытовые запахи. Все хижины походили одна на другую, и даже господский дом, хотя он и состоял из трёх-четырёх комнат, сегодня, пожалуй, был бы признан инспектором от совета графства непригодным для жилья. В XVI веке такие лачуги ещё встречались кое-где, однако многие дома были построены из дерева или даже из кирпича и оштукатурены. Дома стали двухэтажными, теперь в них было несколько отдельных комнат, а во многих окнах блестело стекло. К тому же теперь дома сильнее отличались друг от друга: одно дело — убогая лачуга бедняка, и совсем другое — дом при ферме, имеющий камин с дымоходом, пусть даже старшее поколение ещё пренебрежительно смотрело на эти удобства как на новомодные излишества. Нетрудно понять, что мы перенеслись из века общинной жизни в век индивидуализма, из той эпохи, когда лишь очень немногие жили лучше своих соседей, в эпоху большего неравенства, в условиях которого одна половина деревни работала на другую.